Избранное
Шрифт:
Действие первых, до «Короткой жизни», произведений Онетти происходило то в Монтевидео, то в Буэнос-Айресе; мелькали названия улиц, площадей, кафе, внушая читателю иллюзию узнаваемости, достоверности событий, персонажей, их разговоров и дум. Но вот в романе «Короткая жизнь» некто Браузен, уругваец, живущий в Буэнос-Айресе, но наезжающий в Монтевидео, чтобы всколыхнуть воспоминания юности, в трудный для себя час придумывает… город. Да, стоя у окна в буэнос-айресской квартиренке, он вызывает перед мысленным взором город с центральной площадью, на которую выходят гостиница и редакция местной газеты, с пристанью, складом шерсти и пшеницы, заброшенной верфью на берегу реки, окрестными ранчо, с консультацией доктора Диаса Грея и полицейским участком, где командует комиссар Медина. У города есть местоположение — где-то в районе Росарио (туда ходит катер), неподалеку от действительно обозначенного на карте Аргентины местечка Колония-Суиса, то есть колонии швейцарских поселенцев. Браузен нарекает город Санта-Мария. Когда в 1536 г. испанский конкистадор
Потом Браузен населяет город и его окрестности людьми, воображает их характеры, взаимоотношения, поступки. Персонажи множатся, обретают самостоятельность — каждый из них достоин своей «короткой жизни», и, встречаясь и расходясь, то выступая на передний план, то отодвигаясь в тень, они переходят из произведения в произведение. Появившийся в маленьком эпизоде «Короткой жизни» Ларсен становится центральной фигурой «Верфи» и романа «Наберикляч», события которого предшествуют разорению верфи. Диас Грей мелькает во всех произведениях цикла, а нередко — в повести «Для одной безымянной могилы», в новеллах — выступает в роли рассказчика. Наконец, полицейский Медина является протагонистом последнего романа о Санта-Марии — «Дадим слово ветру».
При этом Онетти руководствуется поэтической, а не житейской логикой. Напрасно будем мы воссоздавать хронологию истории Санта-Марии — мы столкнемся с явными несообразностями. В «Верфи» Медина поговаривает о пенсии, так и не выслужившись из помощников комиссара. А в рассказе «Будет и у собак праздник», где Петрус, разоренный и умирающий в «Верфи», еще крепок и богат, Медина — комиссар. И почему у Петруса в этом рассказе маленький сын, если потом речь будет идти только о его дочери Анхелике Инес? Но, по-видимому, писателю важно лишь то, что Медина всегда умен, опытен, устало-скептичен, а Петрус коварен и не сомневается в своем праве богача распоряжаться жизнью людей и правосудием.
Критики не раз писали о сходстве Санта-Марии и фолкнеровской Йокнапатофы. Онетти не возражал — он высоко ценит Фолкнера и в 40-е годы переводил на испанский язык его рассказы. Сам Онетти упомянул однажды и «Человеческую комедию» Бальзака с ее кругом персонажей. Как и у этих великих творцов, вымышленный мир у Онетти есть художественная модель реального мира, позволяющая укрупнить, выделить самые важные черты, залить их режущим светом анализа и оценки.
В повести «Смерть и девочка» Диас Грей думает о «сотне или тысячах санта-марий, гигантских и многолюдных либо маленьких и провинциальных, как та, что выпала мне на долю. Угнетатели повелевают, угнетаемые повинуются…», Санта-Мария — уменьшенное подобие гигантских санта-марий, закономерности здесь те же, но проще, грубее, нагляднее.
Однако читатель «Короткой жизни» и «Верфи» сразу заметит, что отношения между реальным и вымышленным миром, между Буэнос-Айресом и Монтевидео, с одной стороны, и Санта-Марией — с другой, сложнее и не сводятся только к подобию.
В 1939 г., еще не помышляя об «основании» Санта-Марии, Онетти писал в одной из своих литературных хроник: «Пока Монтевидео не существует. Хотя тут живет больше докторов, чиновников и лавочников, чем во всей остальной стране, наша столица не обретет настоящую жизнь, пока наши писатели не решатся рассказать о том, каков этот город и каковы населяющие его люди» [3] .
3
Цит. по: О. Prego, М. A. Petit. Juan Carlos Onetti. Madrid, 1981, p. 34–35.
Многие тогда жаловались на космополитическую безликость Монтевидео. Вот что писал несколько позже другой видный уругвайский прозаик, Марио Бенедетта: «…Сейчас город явно мешает писателям. Ведь латиноамериканского в Монтевидео не много. Любой европеец охотно признает, что наша столица — самая европейская в Латинской Америке. Однако уругвайский писатель признает это без всякой охоты, потому что в глубине души ему не нравится этот псевдоевропейский налет, с самого начала казавшийся фальшивым, даже слегка лицемерным, а теперь ставший для нас чем-то неизбежным и постыдным» [4] . Онетти разделяет это раздражение нарочитой тягой к европейской «столичности» и, возможно, поэтому делает свою Санта-Марию откровенно провинциальной, глухой, глубинной и оттого более «латиноамериканской». Но есть в словах Онетти и другой смысл: только художник покажет нам истинный Монтевидео, какого мы никогда не узнаем, толкаясь среди «докторов, чиновников и лавочников». Онетти уверен, что воображение может познать жизнь полнее и вернее, чем наблюдение. Став задушевным и неколебимым убеждением писателя, эта мысль и привела к созданию Санта-Марии — мира более истинного, чем реальный, мира, где люди проявляют свою сущность, где случаются происшествия, обнажающие первоосновы бытия: голод, смерть, любовь, сострадание, надежду.
4
M. Benedetti. Literatura uruguaya, siglo XX. Montevideo, 1969, p. 13.
Обратим внимание на то, что центральные персонажи Онетти: Диас Грей, Ларсен — попадают в Санта-Марию уже взрослыми, сформировавшимися людьми. Позади у них лет сорок жизни в больших городах, в душе память о пережитых там крушениях, о родившихся на столичных улицах и несбывшихся мечтах. Зачем-то они стремятся в Санта-Марию: Ларсен возвращается туда через пять лет после того, как с позором был изгнан. Про Диаса Грея нечего и говорить: ведь Браузен и выдумал его для того, чтобы в облике этого немолодого, усталого до цинизма и вместе с тем еще жаждущего счастья человека явиться в Санта-Марию. Точно так же возвращаются в Санта-Марию после бегства Медина в романе «Дадим слово ветру» и Гердель в повести «Смерть и девочка». Не потому ли всех их притягивает жалкий и негостеприимный городок, что там должно произойти что-то самое важное, самое настоящее в их жизни?
Противопоставление вымышленного мира реальному, уступающему вымыслу в истинности, не редкость в литературе XX века. «Вы создаете людей куда более живых, чем те, которые едят, дышат и числятся по службе. Эти существа, быть может, и не столь реальны, но зато куда более правдивы!» — говорит Отец Директору театра в драме Пиранделло «Шестеро персонажей в поисках автора». Создавая «Короткую жизнь», Онетти, конечно, использовал и опыт Пиранделло, чьи персонажи сами на глазах у зрителя сочиняют себя и свою судьбу, и опыт Мигеля де Унамуно, заставившего героя романа «Туман» осознать свою фиктивность, вымышленность и апеллировать к автору. Сходным образом все жители Санта-Марии почитают выдумавшего их Браузена за основателя и демиурга, а сам Браузен чувствует себя тревожно под ласковым и ироничным взглядом некоего Онетти, соседа по конторе. В «Короткой жизни» выстроена замысловатая и оригинальная конструкция, суть которой в том, что здесь все сочиняют «другую жизнь»: одни — на бумаге, иные — в уме или в поступках, третьи (как Мами) — вслух, над расстеленной картой Парижа.
Впоследствии — в «Верфи» и остальных произведениях — Онетти уже не нуждался в таком демонстративном противопоставлении реальности и вымысла. Мимолетное упоминание Браузена — читатель знает, что он в Санта-Марии — в мире воображаемом, но подлинном, в мире главных вопросов и последних ответов.
Но прежде чем придумать свой мифический город, Онетти придумал, вернее, заметил, открыл своего героя. «Я рисую людей, которые, хотя и могут показаться экзотическими, на самом деле представляют целое поколение. Старая мораль ими отброшена, но они еще не нашли ничего, чем заменить ее», — сказал однажды писатель. Герои книг Онетти могут быть постарше или помоложе, могут разниться их привычки, прошлый опыт, даже характеры, но самое главное — потребности и муки души у них общие. Если бы мы взялись проследить генеалогию этого «экзотического» типа, то дошли бы, скорее всего, до «Записок из подполья» Достоевского. Герой Онетти — тот же «подпольный человек», но, конечно, с печатью специфически латиноамериканских условий.
Это «маленький человек» на аргентинско-уругвайский лад: перекати-поле, без роду без племени, без настоящих корней в южноамериканской земле, а значит, и без семейного клана, который так важен, например, для персонажей «Ста лет одиночества» Гарсии Маркеса. Появление Диаса Грея или Ларсена в Санта-Марии символично: так и все, кто населяет людские муравейники Нового Света, появились невесть откуда, из другого мира. Все они ненавидят монотонный, убогий, мелочный быт буржуазного города: конторы, рекламные агентства, банки, тесные квартирки, подсчеты песо, страх безработицы, необходимость пресмыкаться перед каким-нибудь Маклеодом или Петрусом. О бедности много говорится в «Верфи»: о крове над головой, окне, заткнутом картоном, о тарелке горячего супа, залоснившихся брюках, мелких долгах. Но дело не в бедности: Штейн побогаче Браузена, но тоже страдает, тоже ненавидит. Главное все же в приниженности, в ощущении себя бессильной социальной материей, которую кто-то (или что-то) формует по своему усмотрению. В предыстории многих персонажей угадываются попытки борьбы за изменение жизни: Браузен познакомился с Гертрудой через Штейна, ее товарища по партии. Очевидно, что речь идет о левой партии и что Браузен также посещал митинги и партийные собрания. Другой герой — Эладио Линасеро из повести «Бездна» (духовный близнец Браузена) — рассказывает, как его привлекли к революционной работе, но он ушел, хотя встретил среди революционеров чистых и самоотверженных людей. «Я ни во что не верил…» — признается Линасеро. Так, по-видимому, могли бы ответить и Браузен и Штейн. С большим историческим чутьем Онетти дает понять, что духовному «подполью» в том смысле, какой придавал этому слову Достоевский, обречены те, кому не хватает веры и самоотверженности. «Подпольные» люди одержимы желанием скинуть маску, которую общество заставляет их носить, выпрыгнуть из предписанных и кажущихся непреложными рамок. Сменить социальную роль, хоть ненадолго, хоть на миг — но увидеть в зеркале и явить миру свое истинное лицо. В этом смысл «короткой жизни», которую Браузен проживает под именем Арсе, и смысл отчаянных авантюр Ларсена. Маленький, загнанный человек хочет стать жестоким и властным, обреченный подчиняться — хочет брать силой. Чрезвычайно важен и показателен разговор между Браузеном и Штейном, когда второй возмущается чудовищностью социальной структуры и жалуется, что ему противно помыкать подчиненными, а первый думает о револьвере в ящике стола и предвкушает (именно предвкушает!) убийство Кеки. Там, где помыкают, там рано или поздно убивают.