Избранное
Шрифт:
— Чья это гора? — спросил я его, показывая на одну из вершин.
— Это — графская, — ответил Микола.
— А та, с двумя вершинами?
— Графская.
На какую бы гору я ни показывал, ответ был всегда один и тот же: графская. Для того чтобы услышать что-нибудь новое, я указал на трубу лесопилки.
— А завод чей?
— Графский, — прозвучал обычный ответ Миколы.
«Подожди, Микола, меня не перехитришь!» — подумал я и, указывая на жалкую хижину с соломенной крышей, спросил:
— А это чья?
— Тоже графская.
— Что ты! Этот свинушник?! — крикнул я.
— Это
— Врешь, Микола!
Микола покраснел и пожал плечами.
— Чему же вас учат в берегсасской школе, если ты даже этого не знаешь, — пришел на помощь Миколе Карой. — В Сойве все принадлежит графу. И не только в Сойве, но также и в Харшфалве, Полене и Волоце. Латорца тоже принадлежит графу. Рыбу удить или иметь лодку можно только с разрешения графа.
— В Берегсасе, — признался я, — такого богатого человека нет. Даже директор банка, Берталан Кацман, не так богат. Где живет граф? Наверное, не в таком маленьком домике.
— Какой ты дурак! Граф живет в Вене, на одной улице с королем.
— Граф — венгр, — сказал Микола.
— Не венгр, а австриец, — поправил его Дёрдь. — Его зовут граф Эрвин Шенборн-Бухгейм.
Дёрдь сделал вид, будто все это ему хорошо известно, будто он даже лично знаком с графом. Так как он приехал в Сойву на четыре дня раньше меня, то, наверное, слышал уже о графе, который живет в Вене.
— Да, но… — начал я.
Не зная точно, что мне следует спросить, я продолжил так:
— Да, но почему мы не играем?
— Правда. Давайте играть!
Мы начали играть в прятки на берегу Латорцы. Во время игры мне очень мешал подарок Миколы — еж. Если я недостаточно крепко держал его, он падал на землю; если крепко прижимал под мышкой, он колол меня сквозь одежду.
— Давайте купаться, — предложил я. — Купаться граф не запрещает?
— Нет.
Мы быстро разделись. Мои товарищи не умели плавать, поэтому они плескались в мелкой воде около берега. Один я поплыл на середину реки. Это было не совсем безопасно. Латорца неширокая река, но очень быстрая, к тому же по ней плыли по направлению к лесопилке огромные бревна. Нужна была большая осторожность. Получить удар в бок от такого бревнища метров в двенадцать — пятнадцать, я думаю, было бы достаточно, чтобы надолго потерять всякую охоту плавать. Вскоре я догадался, что самое безопасное — сесть на одно из быстро плывущих бревен. Я взобрался на громадную липу и поехал на ней верхом, спустив ноги в воду.
Товарищи мои, захватив всю нашу одежду, следовали за мной по берегу.
Когда езда верхом мне надоела и я собрался слезать, то был уже недалеко от лесопилки. Плеск воды заглушался грохотом машин и диким скрежетом острых зубьев паровых пил. Я хотел было слезть с моей липовой лошади, чтобы поплыть обратно к берегу, но оказалось, что это совершенно невозможно. Здесь бревна плыли так густо, то задерживая, то толкая друг друга, что, прыгнув в воду, я тотчас же неминуемо получил бы удар по заслугам. Далее ноги я вынужден был поднять кверху, иначе какое-нибудь шальное бревно, наверное, превратило
— Ребята! Ребята! — кричал я. — Я не могу слезть!
Ребята смеялись. Потом, после короткого совещания, поняли, что положение мое вовсе не смешное, и стали кричать:
— На помощь! Спасайте!
Дёрдь и Карой стояли на берегу и кричали. Микола побежал к заводу.
Мое тело и волосы уже давно высохли на солнце. Но хуже всего было то, что воды не было видно и вокруг — Латорца словно бы пропала. Сбившиеся в кучу бревна покрыли почти всю реку. Какое-то препятствие впереди преграждало им путь. Бревна, по-видимому, с нетерпением ждали, когда смогут поплыть дальше. Одно из них поднялось и полезло на спину другого, третье так ударило в бок своего беспокойного соседа, что бревно отлетело в сторону. Липа, на которой сидел я, была смирного характера. Ее нечего было бояться, опасны были легкие сосны.
Микола вернулся в сопровождении мужчины громадного роста, босого, в брюках из дерюги. Оба запыхались от бега.
— Чтоб тебя, сопляк паршивый! — кричал мне издали спутник Миколы и грозил левым кулаком. В правой руке он держал длинный тонкий багор с блестящим стальным наконечником. Он зацепил им одно из плывущих около берега бревен и, перепрыгивая с одного на другое, стал быстро приближаться ко мне. Во время своего путешествия он плотно сжимал губы, но как только взобрался на ту липу, где, ежась от испуга и жары, ждал его я, он тотчас же начал кричать:
— Чтобы черт тебя забрал, прежде чем ты родился! Зубы тебе выбить надобно, паршивец!.. Чего дрожишь? Садись-ка живо на мою спину и держись крепко за шею. Если упадешь, останешься, брошу. А если зажмешь мне горло — сломаю тебе шею…
На спине долговязого русина я благополучно достиг берега.
Спаситель мой не слишком нежно бросил меня на песок.
Несколько минут я лежал с закрытыми глазами. Микола гладил мои волосы.
— Сильный человек мой отец, а? — гордо спросил он.
Таким образом я узнал, что ругающийся русин был отец Миколы, поповский кучер Петрушевич.
Когда я пришел в себя настолько, что мог одеться, выяснилось, что еж удрал.
— Нечего сказать, Микола, — сказал Карой. — Даже ежика Гезы уберечь не мог.
Микола молчал.
Дёрдь смеялся. Он умел так смеяться, что те, кто слышал его смех, сразу теряли веселость.
Чтобы прекратить разговор о еже, я предложил играть во что-нибудь.
— Давайте играть в разбойников и жандармов, это самая лучшая из всех игр, — сказал Дёрдь.
— Хорошо. Микола и я будем разбойниками, а вы двое жандармами, — предложил я.
— Два разбойника и два жандарма? Так не годится, — сказал Карой. — У нас в Сойве против каждого разбойника идут четыре или по меньшей мере три жандарма.
— Это верно, — согласился Микола. — Особенно теперь, перед выборами старосты, жандармов очень много.
Слово «выборы» возбудило мой интерес. Недаром же я был сыном главного вербовщика независимцев.
— Разве в Сойве будут выборы? Прекрасно! А каковы шансы? Кого выберут: независимца или кандидата правительства?
Микола смотрел на меня с удивлением. Несмотря на то что он говорил по-венгерски почти так же хорошо, как мы, моего вопроса он не понял.