Избранное
Шрифт:
– Не к добру!
В буфетной горничная Даша шептала Анисье Петровне, экономке:
– Дурной шалит! Дай-ка позову доброго, - тот мигом все утишит.
Но Анисья Петровна предупредила:
– Не зови! Не поминай! Позвать-то легко, а поди потом убери его. Так-то, бывало, позовешь, придет легко, по первому голосу, а уйти не уходит. На уход надо знать тоже крепкое слово.
Кто он, дурной? Кто он, добрый? Почему кто-то пришедший не уйдет?
Все это было особенно: все было чудесно.
Говорили мы тихо. Шептали все новые догадки. Новые причины
Все ужасающие возможности были сказаны. Новый звонок, стук или голос наполняли нас трепетом жутким и небывалым.
Садились мы близко-близко друг к другу. Верили, любили и трепетали.
А в постелях, пока не уснули, стало и совсем страшно.
И двери в темную комнату стали как-то приотворяться.
И пол скрипел под невидимым шагом. И прохладным вихрем тянуло откуда-то. У порога стояло настоящее.
Утром все побледнело. А дядя Миша пришел и стер огневое вечернее слово.
Все объяснилось.
Черный человек оказался новым слесарем и ходил неслышно в калошах. Оказалось, кот улегся на кнопку звонка. В дверной ручке испортилась старая пружина.
Белая лошадь ушла с каретного двора, и ее скоро поймали. А мыши пришли сразу после отъезда кондитера.
За трещину на картине дядя Миша очень сердился и говорил, что уже три года просил "на паркет переложить"
картину, иначе она должна была расколоться. За небрежность к картине дядя Миша даже нашумел.
От страхов ничего не осталось. Не пришли ни дурной, ни добрый. Все стало обычным, и мирным, и скучным.
После того у нас никогда ничего не бывало. Даже сны прекратились. Знаков особенных нет ни на чем.
Знамений ждем! Знамений просим!
1913
ПЛАМЯ
Письмо
В измятом холщовом пакете я получил наконец письмо. Часть пакета была залита дождем или волною. Почти полгода я ожидал это письмо. Пока шло мое. Пока шел ответ. Ответ, вероятно, был задержан ледоходом и весенней распутицей.
Да и мог ли я ожидать ранее ответа на мои вопросы?
Подумайте, скоро ли обернется письмо, на котором надо написать: "по ....... дороге до города ....... оттуда переслать по реке ....... до устья ....... Передать в село ....... для пересылки с оказией до ....... перевала, где вручить крестьянину....... села ......., а ему указано, как доставить по принадлежности". Решаю напечатать письмо в том виде, как я его получил. Для меня и для многих оно - исторический документ об известном лице, материал для историка искусства. Для других содержание письма объяснит то, что их еще недавно так волновало и так удивляло. А для тех, которым без имен и местностей (я опушу лишь имена и название мест) письмо моего друга будет малопонятным и лишенным местного интереса, те пусть посмотрят на письмо, как на страницу нашей сложной современности.
"Пламя" - так назову я это письмо. Мой друг употребляет в письме это слово неоднократно. Для него оно имеет особое значение.
Пусть друг мой простит, когда узнает, что я напечатал его частное письмо в точном изложении. В письме, видно, он допускает мысль, что
Те, кто не верил человеку, пусть поверят залитому волною письму.
"Ты нашел меня. Ты хочешь, настоятельно хочешь, чтобы я сам написал тебе обо всем происшедшем со мною.
Отчего я уехал? Отчего скрылся? Где живу?
Ты пишешь о выдумках и ложных историях, обо мне распускаемых... Пусть, пусть, пусть.
Все описанное уже отошло от меня. Смотрю на прошлое, как на чужую жизнь. Пли как - на сон. Второе - вернее.
Сознаюсь, всякие выдумки меня теперь мало тревожат - выяснять я ничего не должен. Но если ты хочешь знать все, как было?
– слушай.
Просто так "как было".
Ты спросил, где я сейчас? Слушай.
На севере. На острове. На горе стоит дом. За широким заливом темными увалами встали острова. Бежит ли по ним луч солнца, пронизывает ли их сказка тумана - их кажется бесчисленно много. Несказанно разнообразно.
Жилья не видно.
Когда солнце светит в горах особенно ярко, - на самом дальнем хребте что-то блестит. Мы думаем, что это жилье.
А может быть, это - просто скала. Налево и сзади - сгрудились скалы, покрытые лесом. Черные озерки в отвесных берегах. На одном месте камни напоминают старую основу жилища. Нам кажется, что раньше давно здесь уже кто-то жил. На огромном валуне кажется выбитою цифра 3 (три) или буква 3. По лесам иногда представляются точно старые тропинки, неведомо как возникшие. Незаметно исчезающие...
А может быть, вес это - просто наше воображение...
Массив нашего острова очень древен. По всем признакам вулканические образования давно закончились. На таких массивах можно бы осуществить нашу давнюю мысль постройки храма, где сохранятся достижения культуры нашей расы. Где на самых прочных материалах, самыми прочными способами будут запечатлены все лучшие достижения человечества. Будут изваяны лучшие чертежи ж вырезаны наиболее полезные формулы. При непрочности наших обычных материалов, при невероятной преход-ящности бумаги, красок и всего - такое хранилище было бы величественно. Тайник знания. Знание для знания.
Великое творчество.
Опять мечтания...
Молчаливый человек на черной сойме иногда привозит нам запасы пищи, книги и вести из нашего прежнего мира. Измятые, желтые листки, точно опавшие листья с далеких деревьев.
Тот же человек увозит вести от нас и нашу работу.
Увозит. За далекой Чертовой горой скрывается его парусТочно в бездну бросаем. И не знаем, кто ждет наши посылки. И так дробится власть людей. Так размельчается власть вещей рукотворных.
При отъезде человека на сойме нами овладевает какое-то странное чувство. Но никто но произнесет вслух, что хотелось бы уехать с ним, туда дальше поселка, где много бочек и рыбы. Через несколько часов это чувство проходит. Человеческое влияние опять нас минует. Такое же странное чувство наполняет нас всякий раз, когда вдали черной точкой покажется сойма. Он ли? Один ли?