Избранное
Шрифт:
— Усадьба? — переспросил он с удивлением. — Я думал, вы это просто так, не всерьез. Но если уж вам так загорелось, тогда ладно, well — я его вам покажу. Превосходное место, лучшего не найдешь.
Покровительственно и снисходительно похлопав меня по плечу, он предложил для развлечения скинуться по маленькой в карты.
Долго еще потом тянул он со своим обещанием. Отговаривался разными делами или назначал свидания, а сам не являлся на них. А когда я его упрекал, делал знаки молчать.
— Порядок, порядок! У меня это дельце на примете! — перебивал он меня. — Торопиться некуда, в таких вещах нельзя пороть горячку.
Может,
— Здесь она, брат. Земля не птица: небось не улетит. Не знаю только, понравится ли тебе. По вкусу ли придется?
Я сказал, что совершенства, как показывает опыт, не найти. Вопрос лишь в том, с какими недостатками приходится мириться. Я уже и так упустил несколько случаев и теперь, как засидевшаяся невеста, готов не привередничая соглашаться на все, что подвернется. В крайнем случае и на клочок земли у моря, где можно было бы построить дом. Маслины и задумчивая бухта не так уж обязательны, лишь бы только море было близко и место тихое.
— Это — будь спокоен! Как же иначе. Прямо у самого пляжа, — заверил он меня и следующим утром, появившись передо мной в густой тени виноградного навеса, позвал смотреть участок. Я был в сандалиях и хотел переобуться.
— Не стоит. Это рядом! — ткнул он рукой куда-то в пустое пространство между сельскими домами прямо над нами.
— Рядом? — поразился я. Место смахивало на общественную помойку, где копошились и кудахтали куры.
Отправились осматривать участок. Это был небольшой клочок земли, всего в каких-нибудь сто квадратных метров, заросший ежевикой и бурьяном. Его окружали огороды с редкими смоковницами. Нижнюю его границу обозначало большое тутовое дерево, облепленное осами. Чуть отступя, по сторонам лепились сельские дома и сараи.
Мы стояли на каменной стене под порывами полуденного бриза. Мой провожатый, высокий, жилистый и сухой, придерживал шляпу за широкие поля. Штаны и рубахи на нас полоскались под ветром, как паруса. Широкий вид открывался нам с возвышения. Ребятишки возились возле лодки и брызгались на мелководье. Два рыбака чинили сети. Где-то ревел осел. Пахло жареной рыбой, и женщины перекрикивались из летних кухонь. Из всего того, о чем я так давно мечтал, передо мной было только море и песчаный берег. Да и те захламленные, хмурые.
Целый день прошел, пока я собрался с мыслями настолько, что мог спросить его, сколько он хочет за свой участок земли. Он искоса на меня посмотрел, как бы прикидывая на глазок размер той суммы, которую могла бы выдержать овладевшая мною страсть. Он не ошибся в расчетах; цена оказалась изрядной. Но я на этот раз исполнен был решимости добиться своего, несмотря на на какие издержки. И рукопожатием поторопился скрепить нашу сделку. Он энергично потряс мою руку, а потом мы воздали должное скудному ассортименту местного трактира.
— Хотелось бы и письменный какой-нибудь составить документ, — намекнул я ему при расставании и в подтверждение нерушимости договора потихоньку, словно взятку, сунул ему в руку несколько кредиток, а он их скомкал, не считая, в кулаке и небрежно запихнул в карман.
— Это еще зачем? — изумился он. — Мы, кажется, как люди, договорились, а слово крепче всякой бумаги.
Предложение сходить к адвокату и оформить настоящий договор просто его оскорбило.
— Не хватает еще на это деньги тратить! — возмутился он. В таких вещах он лучше всякого юриста разбирается; не зря столько лет улаживал нашим в Америке разные дела.
Назавтра он притащил мне рукописный текст «Соглашения о купле и продаже недвижимости», «заключенного между продавцом, с одной стороны, и покупателем — с другой, коим покупатель обязуется выкупить недвижимость, а продавец, как владелец данной собственности, обязуется передать его во владение покупателю — все это на основании предварительной договоренности между покупателем и продавцом в отношении вышепоименованной недвижимости». И тому подобное, написанное затейливым писарским почерком на засаленной, помятой, вчетверо сложенной бумаге. — Не беспокойся, — уверял и успокаивал меня он. — Я все устрою, all right!
Но в город идти отказывался наотрез. Для чего без надобности тратиться и ноги ломать по дорогам. А уж если за печатью дело стало, ее нам и тут, в общине, прихлопнут. Так он тянул до самого моего отъезда, а накануне вечером, потребовав с меня остаток денег, торжественно вдруг заявил:
— Сегодня ложись пораньше! Завтра чуть свет отправляемся в город.
Утром я его, однако, едва растолкал и насилу притащил к отходу автобуса. Мы сели рядом и все время молчали, будто на похоронах. Молчали и пробираясь узкими проулками к суду; он в сумрачной задумчивости, переживая, видимо, разлуку со своим владением; я, возбужденный хотя и неполным, но близким осуществлением давнишней мечты. Однако стоило нам переступить порог суда, как мой спутник вдруг совершенно изменился и взыграл духом, словно бы пришел к себе домой. Послал служителя купить нам гербовые марки, лизал их языком, широким, как лопата, и, подражая почтальонше, со стуком припечатывал кулаком к бумаге. Балагурил с делопроизводителем из судебной канцелярии и называл по имени чиновника, регистрирующего оформление сделки. Потом обнял меня, но, не дотянувшись до щеки из-за нависшей дули своего носа, символически облобызал двукратно, чмокая воздух.
— Ну, в добрый час! — воскликнул он, как будто бы и у него с души спал тяжелый камень, и мы пошли с ним в ближайший трактир вспрыснуть благополучное завершение дела.
— Залетная птица, — рекомендовал он меня там, похлопывая по плечу и подмигивая, но я на него не обижался и все время представлял себе, как, словно гриб, на берегу растет и поднимается мой белый дом у моря. К вечеру мы едва доплелись до автобуса.
Из трактира он прихватил с собой бутыль ракии и в пути, насколько позволяли колдобины тряской дороги, прикладывался к ней, потчуя попутчиков и сам выпивая за их здравие. Но потом изнемог и заснул у меня на плече. Я его разбудил и кое-как довел до дому. Он пробормотал что-то среднее между прощанием и ругательством и, пошатываясь, исчез за калиткой.
Больше мы с ним не виделись. Я уезжал рано утром. Перед отъездом я еще раз обошел свою усадьбу, ступая по земле осторожно, как по драгоценному ковру. Мне казалось, что я совершил обряд освящения первого камня фундамента. Проселочной узкой дорогой поднявшись к шоссе, я бросил прощальный взгляд на пустынный берег, спокойное море — и уехал.
Итак, решено.
Дома, в Белграде, я обновил знакомство с архитекторами и несколько дней, как модные журналы, проглядывал и перелистывал периодические издания по архитектуре. А потом поспешно и убыточно продал все, без чего мог обойтись, только чтобы набрать необходимую сумму.