Избранное
Шрифт:
К примеру, вопрос вопросов — «что такое вообще жизнь, и есть ли в ней какой-то смысл» (роман «Острие бритвы», 1944) — преследовал Моэма на протяжении всего творческого пути. В период «Лайзы из Ламбета», то есть юношеского увлечения вульгарным дарвинизмом и спенсерианством, ответ, как и следовало ожидать, был примитивно прост: человек живет, чтобы участвовать в борьбе за существование. В «Бремени страстей человеческих» взгляды автора уже приближаются к философии Мопассана в романе «Жизнь»: смысл жизни — в ней самой. Иное решение предложено в романе «Луна и грош» (1919): оправдание человека в плодах его деятельности, необходимых человечеству; наивысшая форма деятельности — сотворение прекрасного, Красоты с большой буквы. «Узорный покров» (1925) вносит в эту формулу поправку:
«Мне
Этот ответ дополняется в «Острие бритвы». Герой романа Ларри Даррел едва ли не единственный в творчестве Моэма образ, по определению Ф. М. Достоевского, положительно прекрасного человека. Его философия практической жизни складывается под влиянием индийского учения веданты, а сущность поисков — стремление достигнуть особого, просветленного состояния духа через «правильные поступки». Знаменательно, что Моэм, не позволяющий себе выносить нравственный суд над персонажами (это делает за него читатель), здесь демонстративно нарушает собственное правило и выступает с прямой оценкой: «…я могу только восхищаться светлым горением столь исключительного человека».
За свою долгую жизнь Моэм испробовал разные жанры, был составителем многих антологий, редактором, пропагандистом творчества английских и зарубежных писателей, в том числе русских, которых почитал и любил: Достоевского, Чехова, Льва Толстого, Тургенева. Ему принадлежат легкие комедии характеров и положений, злые сатиры на нравы и проблемные социально-психологические драмы типа «За заслуги» (1932) с острым конфликтом и точной прорисовкой исторического времени. Его пьесы отличаются динамичным действием, тщательной разработкой мизансцен, компактным живым диалогом. Наряду с комедиями Дж. Б. Шоу они стали звеньями цепочки, соединившей драматургию О. Уайлда, театр Дж. Б. Пристли и послевоенную английскую драму «новой волны» (Дж. Осборн, Дж. Арден, Р. Болт и др.). Однако главный вклад Моэма в английскую литературу — это новеллы, романы и эссеистика, включая «Подводя итоги».
Блистательное мастерство формы — крепко выстроенный сюжет, строгий отбор материала, емкость детали, естественный как дыхание диалог, виртуозное владение смысловым и звуковым богатством родного языка, раскованно-разговорная и вместе с тем сдержанная, неуловимо скептическая интонация повествования, ясный, экономный, простой стиль — делает Моэма классиком рассказа XX века. Многообразие характеров, типов, ситуаций, конфликтов, сопряжение добра и зла, патологии и нормы, страшного и смешного, обыденности и экзотики превращают его обширное новеллистическое наследие в своего рода «человеческую трагикомедию», смягченную, однако, бесконечной терпимостью, мудрой иронией и принципиальным нежеланием выступать в роли судьи ближнего своего. У Моэма жизнь как бы сама себя судит и выносит нравственный приговор, автор же выступает всего лишь наблюдателем и хроникером.
Достоинства этой объективной манеры письма и блестящего стиля присущи и его лучшим романам. Это «Бремя страстей человеческих», роман о художнике «Луна и грош» и роман о писателе «Пироги и пиво», образующие с романом об актрисе «Театр» (1937) нечто вроде трилогии о творцах искусства, его смысле и отношении к жизни, а также «Узорный покров» и «Острие бритвы».
Порой Моэм отталкивается от некоторых фактов биографии и характеров реально существовавших лиц (например, Поля Гогена в романе «Луна и грош» или Томаса Харди в «Пирогах и пиве»), чтобы, развивая вымышленную историю, поставить проблемы, важные для него как для писателя и человека. Под его пером саморазоблачаются приверженцы всевозможных форм нормативной и корпоративной морали, а социально-кастовая система в британском ее варианте обнаруживает свою несостоятельность и пагубность в приложении к живому человеку. Древний как мир порок снобизма предстает во всей своей гротескной и одновременно внушающей жалость уродливости (квинтэссенция снобизма — критик
За века существования Британская империя выработала особую форму общественного сознания, окончательно сложившуюся в эпоху правления королевы Виктории (вторая половина XIX века). Эта форма представляла собой сложный, покоящийся на иерархических принципах комплекс норм поведения, нравственных ориентиров, социально-политических ценностей и психологических установок. Его неотъемлемыми слагаемыми были концепция британского офицера и джентльмена и непререкаемая грань между «белым человеком», «сахибом», — и «туземцем». То был традиционный британский снобизм, обогащенный опытом многовекового колониального господства. Не приходится поэтому удивляться, что нравственная и эстетическая критика мира почти во всех произведениях Моэма выливается, как правило, в очень тонкое развенчание снобизма, опирающееся на тщательный отбор характерных словечек, жестов, черт внешнего облика и психологических реакций персонажа.
Развивая традиции английской литературы, искушенной в художественном изображении снобизма, — традиции Свифта и Джейн Остен, Диккенса и Теккерея, Джордж Элиот и Томаса Харди, — Моэм язвит своей иронией не человека вообще, но лишь извращение его природы под гнетом нормативных требований социальных условностей. И если он всегда готов понять человека, сделав скидку на естественные слабости и несовершенства рода людского, то на культ условностей и жрецов этого культа его терпимость не распространяется. При всей неоднозначности характера Эллиота Темплтона, которого автор наделяет важнейшими, с его точки зрения, добродетелями — щедростью, добротой и милосердием, — персонаж этот в глазах читателя непередаваемо комичен, порою же просто ничтожен, ибо снобизм как modus vivendi превращает его существование в бессмысленную погоню за миражем.
Парадоксальное сочетание вещей, казалось бы, несочетаемых было в высшей степени свойственно Моэму, человеку и писателю. Связанный рождением и воспитанием с верхушкой «среднего класса», именно этот класс и его мораль он сделал главной мишенью своей язвительной иронии. Один из самых состоятельных литераторов своего времени, он обличал власть денег над человеком. Скептик, утверждавший, что люди ему в принципе безразличны и ничего хорошего от них ждать не приходится, он был особенно чуток к прекрасному в человеке и ставил доброту и милосердие превыше всего. И далее в том же духе.
Моэм не пролагал новых путей в литературе, но создал свой стиль. Он не претендовал на открытие новых истин, но предложил свою точку зрения на истины известные, заставив их заиграть по-новому. Он жил в свое время и своим временем, не уходя от вопросов, которые оно ставило перед ним — художником слова и англичанином. Он честно свидетельствовал о том, что видел. Он говорил правду, как он ее понимал («Добиться успеха, как подсказывает мне опыт, можно лишь одним способом — говоря правду, как ты ее понимаешь…»). Он писал для того, чтобы его читали, он этого хотел, и он этого добился. Как-то незаметно У. С. Моэм перешел из современников — в классики. И теперь его книги заботятся о посмертной судьбе их автора.
В. Скороденко
УЗОРНЫЙ ПОКРОВ
РОМАН
На замысел этой книги меня натолкнули следующие строки из Данте:
«Deh, quando tu sarai tornato al mondo, e riposato de la lunga via», seguit`o’l terzo spirito al secondo, «recorditi di me che son la Pia: Siena mi fe’; disfecimi Maremma; salsi colui che’nnanellata pria disposando m’avea con la sua gemma».