Избранное
Шрифт:
— Не впутывайте, пожалуйста, сюда политику, — сказал инспектор.
Глицид провел рукой по волосам и что-то тихо стал говорить инспектору, который внимательно его слушал.
Рауль обернулся к Пауле.
— Телепатия, дорогая. Он говорит, что «Маджента стар» не пойдет на частичное интернирование, ибо тогда разразится еще больший скандал. Нас не повезут даже в Урсуайю, вот увидишь. Я очень этому рад, потому что не захватил с собой зимнего платья. Запомни и увидишь, что я был прав.
Он действительно оказался прав: инспектор снова поднял руку характерным жестом, делающим его похожим на пингвина, и решительно заявил, что в случае, если не будет достигнуто единство, ему придется интернировать всех пассажиров без исключения. Самолеты, мол, могут лететь только вместе
— Позвольте заметить, уважаемый сеньор, — сказал дон Гало, приводя в движение свое кресло-каталку. — Нельзя допустить, чтобы из-за упрямства и неподатливости этих заносчивых молодчиков нас, уравновешенных и рассудительных людей, упрятали черт знает куда и вдобавок потом облили грязью и оклеветали, уж я-то знаю наш мир. И если вы заявляете, что эта… этот случай был следствием проклятой эпидемии, то я лично считаю, что нет никаких оснований не доверять вашему официальному заявлению. Меня нисколько не удивит, если скажут, что в этой ночной схватке было, как говорится, много шума из ничего. И, по правде говоря, никто из нас, — он особенно подчеркнул последнее слово, — не мог видеть… этого… этого несчастного сеньора, который, между прочим, пользовался всеобщей симпатией, несмотря на свои несуразные поступки в последние часы. — Он сделал полукруг на своем кресле и победоносно посмотрел на Лопеса и Рауля. — Я повторяю: никто не видел его, потому что вот эти сеньоры с помощью наглеца, который осмелился запереть нас на ночь в баре — обратите внимание на эту неслыханную дерзость в свете того, о чем мы говорим, — вот эти сеньоры, повторяю, хотя они и не достойны такого уважительного звания, преградили путь к одру мертвеца вот этим дамам, движимым чувством христианского милосердия, которое я уважаю, хотя и не разделяю его. Какие, по-вашему, сеньор инспектор, можно сделать из этого выводы?
Рауль вцепился в руку Пушка, который побагровел, как обожженный кирпич, но не сумел помешать ему выкрикнуть:
— Какие там выводы, каракатица? Да я принес его обратно, принес вместе вот с этим сеньором! Из него еще хлестала кровь.
— Какой-то пьяный бред, — пробормотал сеньор Трехо.
— А моя пуля, которая царапнула того сукина сына?! У него с уха капала кровь, как с освежеванного поросенка. Боже правый, и почему я не всадил ему заряд в брюхо, неужто и тогда все свалили бы на тиф?!
— Не кипятись, Атилио, — сказал Рауль. — История уже написана.
— Какая, к дьяволу, еще история, — сказал Пушок.
Рауль пожал плечами.
Инспектор молчал, зная, что найдутся ораторы красноречивее его. Первым взял слово доктор Рестелли, воплощение сдержанности и благоразумия; за ним выступил сеньор Трехо, яростный защитит; справедливости и порядка; дон Гало лишь поддерживал выступающих остроумными и уместными замечаниями. На первых порах Лопес, подстрекаемый гневными возгласами Атилио, а также меткими и колкими репликами Рауля, пытался возражать, обвиняя ораторов в трусости. Но потом ему вдруг стало противно, и, потеряв всякое желание говорить, он повернулся ко всем спиной и отошел в дальний угол. За бунтовщиками, стоявшими молчаливой группой, сдержанно наблюдали полицейские. Партия миротворцев закончила выступления при одобрительной поддержке дам и меланхолично улыбавшегося инспектора.
С высоты «Малькольм» походил на спичку, плавающую в большом тазу. Поспешив занять место у окошка, Фелипе равнодушно посмотрел на него. Океан, уже не такой огромный и вздыбленный, напоминал тусклую ровную пластину. Фелипе закурил и огляделся вокруг; спинки кресел были удивительно низкими. Другой самолет слева от них, казалось, не летел, а парил на месте. Там находился багаж пассажиров и, возможно… Поднимаясь на самолет, Фелипе смотрел во все глаза, стараясь увидеть тюк, завернутый в простыню или в брезент, скорее всего, в брезент. Так ничего и не увидев, он предположил, что тюк, наверное, погрузили в другой самолет.
— В общем, — сказала Беба, усаживаясь между матерью и Фелипе, — можно было себе представить, что все именно так и кончится. Мне это не нравилось с самого начала.
— Все могло бы кончиться прекрасно, — сказала сеньора Трехо, — если бы не этот тиф и… если бы не тиф.
— Так или иначе, а вышло надувательство, — сказала Беба. — Теперь придется объяснять всем подружкам, представляешь.
— Ну что же, доченька, и объяснишь. Ты прекрасно знаешь, что надо говорить.
— Напрасно ты думаешь, что Мария-Луиса и Мече поверят в такую басню…
Сеньора Трехо секунду смотрела на дочь, потом перепела взгляд на супруга, пристроившегося в другом конце самолета, где было только два сиденья. Сеньор Трехо, который все слышал, жестом успокоил ее. В Буэнос-Айресе они уговорят детей не болтать лишнего, возможно, пошлют их на месяц в Кордову, в именье тетушки Флориты. Дети быстро все забывают, к тому же они еще несовершеннолетние и их слова не могут иметь юридических последствий. Не стоит раньше времени беспокоиться.
Фелипе продолжал смотреть на «Малькольм», пока он не исчез из виду где-то внизу; осталась лишь беспредельная, наводящая скуку водная гладь, над которой они будут лететь четыре часа, пока не доберутся до Буэнос-Айреса. Вообще-то лететь было не так уж плохо, в конце концов, это его первое воздушное путешествие, и у него будет что порассказать ребятам. А какое лицо скорчила мамаша перед взлетом, как старалась скрыть свой страх Беба… Женщины несносны, паникуют по любому поводу. Да, че, что поделаешь, заварилась такая каша, что в конце концов всех запихнули в самолет и отправили домой. Убили там одного и… Но ему, наверное, не поверят; Ордоньес, как всегда, посмотрит на него пренебрежительно: «Об атом давно уже было бы известно, малец! На что, по-твоему, газеты?» Да, об убийстве лучше не распространяться. Но Ордоньес, а может, и сам Альфиери спросят, как прошло путешествие. Ну, про это уже легче: бассейн, одна рыжуха в бикини, прихватил под водой, малютка все жалась, а вдруг узнают, я, мол, стесняюсь; да что ты, детка, никто ничего не узнает, давай приходи, немного развлечемся. Сперва не хотела, перепугалась, по сам знаешь, как бывает, как только уложил ее по форме, зажмурила глазки и позволила раздеть себя в постели. Ох и девка, рассказать невозможно…
Он развалился в кресле, прикрыл глаза. Ты только послушай, что было… Целый день, че, и не хотела, чтобы я уходил, настоящая пиявочка, не знал, как и отделаться… Да, рыжая, а там, скорее, русая. Ясное дело, мне тоже было любопытно, ну говорю тебе, скорее, русая.
Отворилась дверь кабины пилота, и высунулся инспектор, довольный и вроде даже помолодевший.
— Превосходная погода, сеньоры. Через три с половиной часа будем в Пуэрто-Нуово. Ведомство полагает, что после того, как будут выполнены формальности, о которых мы с вами говорили, вы, вероятно, пожелаете как можно скорей отправиться домой. Чтобы не терять зря времени, всем будут предоставлены такси: багаж вы получите, как только приземлимся.
Он сел в первое кресло, рядом с шофером дона Гало, который читал номер «Рохо и Негро». Нора, забившаяся в кресло у окошка, вздохнула.
— Никак не могу убедить себя, — сказала она. — Это выше моих сил. Вчера еще нам было так хорошо, а теперь…
— Кому ты это говоришь, — пробурчал Лусио.
— Странно, ты же сам сначала так интересовался этой кормой… Чем они были так озабочены, объясни мне? Не понимаю, по виду такие добрые сеньоры, такие симпатичные.
— Шайка налетчиков, — сказал Лусио. — Других я не знал, а вот Медрано, клянусь, поразил меня порядком. По тому, как обстоят сейчас дела в Буэнос-Айресе, эта заваруха может навредить нам всем. А если кто донесет начальству, меня могут не повысить, а то еще похуже… Ведь, в конце концов, это была государственная лотерея, но об этом все забыли. Только думали, как бы устроить скандал да покрасоваться.