Избранное
Шрифт:
На территорию усадьбы он проник со стороны низины, через отверстие в живой изгороди, и снова обратил внимание на то, как все здесь обветшало, какие гигантские усилия требуются, чтобы привести Пендж в достойное состояние и сделать пригодным для жизни в будущем. Надвигалась ночь, чирикнула птица, прошуршали по траве зверюшки. Морис ускорил шаг и наконец вышел к мерцавшему пруду… на его фоне чернело место тайного свидания… у берега негромко почавкивала вода.
Он здесь или где-то рядом. Уверенный, что чутье его не подвело, он зычным голосом позвал Алека.
Ответа не последовало.
Он
Тишина, вокруг смыкалась ночь. Он просчитался.
Что ж, это нам не впервой, подумал он, но тут же взял себя в руки. Что бы ни случилось, падать духом нельзя. Не распускаться. С Клайвом он, кажется, только на стену не лез, а что с того? Пасть духом сейчас, в этой мглистой глуши — так недолго сойти с ума. Надо быть сильным, спокойным, не терять веры — только на это и надежда. Но, ощутив внезапное разочарование, он понял, как измотал себя физически. Ведь он на ногах с раннего утра, сколько за день перечувствовал — и вот оказалось, что силы на исходе. Ладно, как быть, он решит позже, сейчас голова просто раскалывается, все тело до последней клеточки болит и отказывается подчиняться — надо передохнуть.
Сарай для лодок — вполне подходящее для этого место. Он вошел внутрь… и обнаружил своего любовника. Алек спал, лежа на взбитых подушках, умирающий день бросал на него последний отсвет. Он проснулся, но не подскочил он радости, не удивился, просто взял руку Мориса и стал ее поглаживать. Потом заговорил:
— Значит, телеграмму получил.
— Какую телеграмму?
— Утром я послал тебе телеграмму и написал… — Он зевнул. — Извини, я подустал, то одно, то другое… написал, чтобы ты немедленно ехал сюда. — И, поскольку Морис молчал, не в силах вымолвить и слово, добавил: — Теперь нас с тобой ничто не разлучит — и точка.
Недовольный своим печатным обращением к избирателям — для настоящего момента оно звучало слишком покровительственно, — Клайв пытался выправить верстку. От этого занятия его отвлек Симкокс:
— К вам мистер Холл.
Он вышел на крылечко. Было уже очень поздно, ночь вошла в свои права. Все следы волшебного заката с неба исчезли. Пищи для глаза не было никакой, зато слух ублажали звуки. Его друг, отказавшийся войти, легонько пинал гравий и бросал камешки в кустарник у стены.
— Привет, Морис, входи. Что-то срочное? — спросил он, слегка раздраженный, и даже не стал отягощать себя улыбкой — лицо все равно было в тени. — Рад, что ты вернулся, надеюсь, тебе полегчало? Я, к сожалению, пока занят, но Бордовая комната свободна. Так что входи, ложись, как обычно. Очень рад тебя видеть.
— Я на несколько минут, Клайв.
— Еще что выдумал. — Он шагнул во тьму, как бы проявляя радушие, но ему явно мешал сверстанный текст в руках. — Энн закатит мне скандал, если не останешься. Молодец, что явился так, без приглашений. Извини, я еще занят, дела и дела. — Наконец глаза его выделили в окружающем мраке черный цилиндрический сгусток, и, внезапно встревожившись, он спросил: — Надеюсь, все в порядке?
— Вполне… тебе по крайней мере беспокоиться не о чем.
Мысли Клайва все-таки отвлеклись от политики, он понял — речь пойдет о романе, и приготовился сочувственно выслушать друга, хотя, конечно, лучше
— Я к твоим услугам, но мой тебе совет: переночуй у нас, а утром о своих делах поговори с Энн.
— Мне твой совет не нужен.
— Дело, конечно, твое, но ты искренне поделился с нами своими надеждами, а коли речь идет о женщине, всегда есть смысл поговорить с другой женщиной, тем более с Энн — человека с такой интуицией еще поискать.
Отблески цветов напротив скамьи исчезли и появились снова, снова исчезли и снова появились — перед ними, стоя, покачивался Морис, и Клайву опять стало не по себе — друг его воплощал силы ночи. Голос из тьмы произнес:
— Тебя ждет куда более серьезный удар. — Я влюблен в твоего егеря…
Клайв настолько опешил, столь неожиданной и бессмысленной показалась ему эта фраза, что он, подавшись вперед, глупо спросил:
— Ты имеешь в виду миссис Эйрис?
— Нет. Я имею в виду Скаддера.
— Что за бред? — воскликнул Клайв, стрельнув глазами в темноту. Но тут же обрел почву под ногами и сухо произнес: — Что за нелепое заявление?
— Нелепей не придумаешь, — отозвался голос из тьмы. — Но я перед тобой в таком долгу, что решил: надо поставить тебя в известность насчет Алека.
Клайв ухватил только суть, не более. Слово «Скаддер» он воспринял как facon de parler [23] , вместо него вполне могло прозвучать «Ганимед», потому что близость с человеком из низшего сословия была для Клайва чем-то немыслимым. Но ему хватило и этого — он был огорчен и даже обижен, ведь последние две недели он не видел у Мориса никаких отклонений и потому не препятствовал его общению с Энн.
— Мы делали что могли, — ответил он. — И если ты хочешь оплатить нам свой, как ты выразился, «долг», подобные болезненные идеи — не лучший для этого способ. Как ты можешь говорить о себе такое? Мне казалось, что твоя жизнь в Зазеркалье наконец-то ушла в прошлое, в Бордовой комнате мы поставили на этой теме крест. Ты меня сильно разочаровал.
23
Нехитрый словесный трюк (франц.).
— Между прочим, тогда в Бордовой комнате ты поцеловал мне руку, — добавил Морис весьма язвительно.
— Не надо об этом. — Голос Клайва осекся, не в первый и не в последний раз, и изгой на мгновенье проникся к нему любовью. Тут же Клайв разразился целительной тирадой: — Морис, ты даже не представляешь, как мне тебя жаль, умоляю тебя, прошу — не позволяй этой напасти вернуться. Тогда она уйдет, уйдет навсегда. Работа, свежий воздух, друзья…
— Я уже сказал тебе: я пришел не за советом, не обсуждать разные идеи и мысли. Я — человек из плоти и крови, если ты способен снизойти до столь низменных вещей…