Избранное
Шрифт:
Правильно, не судья. Но командир. Так думай, наблюдай. У тебя свой опыт, у них свой. Объедини все это. Ты здесь новый человек; может, увидишь то, что они перестали замечать в силу привычки, в силу той обстановки, в которой оказались…
14
Разбудил телефон. Сапрыгин докладывал:
– Приказано в двенадцать ноль-ноль отправить три «ящика», - Готовы?
После небольшой паузы:
– Будут
– В назначенное время «ящики» на толоку! Туда же офицерский и старшинский состав всего полка.
* * *
Петуханов сегодня на коне. Дежурит по полку, подтянут, а посадка - хоть на пьедестал. Нет-нет да и поглядываю на него. Красив мужик.
Нарзан идет рысью по утоптанной дороге. Маршевые роты и офицеры полка выстроены друг против друга. Нас заметили, и сизый табачный дымок над поляной стал рассеиваться, ряды смыкались под негромкие команды.
Клименко увел лошадей в укрытие. Петуханов докладывает:
– Мишени, лопатки, два чучела для штыкового боя. Все приготовлено, товарищ подполковник.
Этот большой, сильный мужчина сейчас напоминал ребенка, который собрал свои игрушки и теперь радуется не нарадуется. Спрашиваю:
– Начштаба приказал?
– Личная инициатива!
Стоят роты, напротив офицеры, а между ними я и мои помощники: Сапрыгин, замполит Рыбаков, внешне спокойный, но в глазах тревожная настороженность; майор Вишняковский в поношенной гимнастерке, в синих галифе, без ордена, с животом, туго стянутым широким армейским ремнем.
С первого взгляда на три плотные колонны заметил: часть солдат в приличных гимнастерках, хотя и в той же обувке, в какой выходили по тревоге. Ровнее, чем вчера, держат строй.
Сапрыгин, показывая на часы, настойчиво шепчет:
– Отправка задерживается.
Рука Рыбакова скользит по портупее вверх-вниз, вверх-вниз. Не может скрыть нетерпения.
Не торопясь обхожу роты, становлюсь так, чтобы все меня видели.
– Кто из госпиталей? Построиться на левом фланге!
Суматоха - и более восьмидесяти солдат образовали отдельную колонну. Подошел к ним:
– Недолеченные есть?
– У меня грыжа…
– Я подхрамываю…
Пятерых солдат увел на осмотр полковой врач.
Нажимаю на голос так, чтобы всем было слышно:
– У кого трое и больше детей?
– Пятерых ращу!
– ответ издалека.
Легкий смешок вспорхнул над строем.
– Выходи, отец.
Щупленький солдат выскочил из строя:
– Тамбовский я… Бабы нашенские рожалые. Младшему годок будет.
– А чего такой веселый?
– Живинка у середке, - ответил шустро и подморгнул.
– Встань в сторонку, отец…
Многодетные отцы выходили из строя. Набралось до отделения.
– Танкисты, командиры зенитных орудий, стрелки-радисты -
Голос из редеющей колонны:
– Почему запрещают возвращаться в часть, в которой служил до ранения?
– Кто запрещает? Выйти всем, кто хочет вернуться в свои части!
«Возвращенцев» набралось больше взвода.
Роты таяли на глазах. В сомкнувшемся строю остались одни парнишки. Им по восемнадцать-девятнадцать. Что они умеют? Стрелять, перебегать боевое поле, ползать по нему, встречать танки, скрываться от минометного шквала? Приказываю дежурному по полку Петуханову:
– Левофланговое отделение строя на линию огня!
– Есть!… Слушай мою команду: отделение, на стрельбище шагом марш!
Солнце выползало из-за леса, краешком глядя на только что расставленные мишени. Застыли ребячьи глаза, винтовки прижаты к плечам. Петуханов зычно:
– Лежа, прицел четыре, заряжай!
Полуобороты - и на землю. Острые локотки выдавливают на сырой пашне луночки. Петуханов докладывает:
– Товарищ подполковник, отделение к выполнению первой стрелковой задачи готово!
– Трубач, сигналь!
Над затихшим полигоном рвется звонко: внимание!
– Огонь!
Нестройные выстрелы, отдававшие в хрупкие ключицы юнцов.
– Отбой!
Еще раз прозвучал сигнал «внимание!». И снова пули летели за молоком.
– Может, не пристреляны?
Беру у правофлангового винтовку, целюсь. Почему-то дрожит мушка. Палец не дотягивается до спускового крючка…
И тихо- тихо -все ждут.
После выстрела поднимаюсь, как водолаз, который пробыл на дне десятки минут, так и не обнаружив предмет, видный невооруженным глазом с палубы корабля. Моя первая ошибка - • винтовка в еще неокрепших руках.
Сапрыгин, взяв ее, прищурившись, осмотрел мушку. Прицелился стоя и все три пули всадил в девятку.
Оступился, из-под ног полетел камень - еще не обвал. Надо остановиться, оглядеться. А я пошел, пошел закусив удила, Услышал шепот замполита:
– Так у него же тяжелое ранение.
– Отделение, ко мне!
– Я входил в раж. Теперь уж никакого внутреннего торможения, - как говорят, пошел-поехал…
Солдаты окапываются.
– Танки справа.
Тот уткнул голову в рыхлую землю, другой распластался, почему-то раскинув ноги, а этот подхватился и побежал. Ему вслед: «Ты убит!» - а он бежит, бежит…
Дальше тридцати метров никто не бросил гранату-болванку.
– Дежурный, боевую гранату!… Внимание! Ложись!
– командую, выдергивая чеку.
– Раз, два, три, четыре!
– Бросаю.
Граната взрывается в сорока метрах. Подбегает замполит:
– Вы с ума сошли!
– Отойдите. Встать!… На Халхин-Голе, как известно, из ста гранат, брошенных японцами, шестьдесят вышвыривали обратно. Шестьдесят! Граната взрывается через шесть секунд. Запомните: через шесть секунд!
Сапрыгин негромко, но настойчиво: