Избранное
Шрифт:
Наконец Иван Максимович довольно четко мне предлагает:
– Ты начальник штаба - вот и налаживай службу!
– Он вытягивается на дубовых жердях; вместо матраса - пахучее сено.
Утром я нашел его на горке, под сосной. Прислонившись к стволу, к чему-то прислушивался, прикладывая согнутую ладонь то к одному уху, то к другому.
– И ты послушай!
– предлагает мне.
Слушаю: шумит вода, где-то далеко татакает одинокий пулемет, а за горами на западе глухо урчит фронт.
Звуки не настораживают, они уже привычные.
Что же хочет услышать
– Случилось еще что, Иван Максимович?
– Беда случилась, начштаба! Четвертые сутки жду своего помощника по хозчасти, а его нет - как сквозь землю провалился! Понимаешь, боюсь, что к немцам подался.
– Кто он?
– Один из коушанских.
– Верный человек?
– Знаю я его лет двадцать, и вроде был наш. Ведь теперь ничего не поймешь, все пошло кувырком.
– Он знает базы, стоянки отрядов?
– Тревога подкрадывается под самый дых.
– Он знает все!
Подробно расспрашиваю о беженце и, к своему ужасу, узнаю, что он в двадцатых годах помогал то мокроусовцам, то отрядам буржуазных националистов. Колеблющаяся личность - от таких проку не жди!
Предлагаю принять немедленные меры, и на первый случай сегодня, сейчас же убрать штаб. Но Бортников против:
– Зачем мы ему? Базы - другое дело.
– Так давайте базы перепрятывать!
– Голыми руками? В каждой по двадцать тонн продуктов…
Когда валится стена, то валится все, что бывает на ней.
Прибежали связные из Бахчисарайского отряда. Уж по одному их виду было ясно: несут страшную весть. Командир отряда убит, базы разграблены! Предал полицай!
Бортников схватился за сердце и привалился к дереву. Мы унесли его в шалаш, стали отхаживать. Бортников ослабел, но меня не задерживал, и уже через час я шагал по новым для меня тропам.
Бахчисарайский отряд, его люди вошли в меня, как входит в человека что-то крайне ему нужное в самый критический момент. Навалившееся на нас несчастье чуть не раздавило меня. Я шел по крутой тропе на Мулгу, где стояли бахчисарайцы, и мне было безразлично: дойду до цели или нет, обстреляют меня немецкие охранники или нет. Я и сейчас эти минуты жизни не признаю за малодушие, но меня как человека можно понять: слишком уж много бед сразу навалилось.
Бахчисарайский отряд, его командир Михаил Андреевич Македонский, комиссар Василий Ильич Черный, рядовые партизаны как-то сумели убедить меня, что даже в отчаянные минуты человек обязан надеяться. Как будто тупик, впереди бетонная стена, но и ее можно пробить. И надо пробивать!
Об этих днях, о боевом марше бахчисарайцев я расскажу в третьей тетради. Они для меня особая статья, и я хочу им отвести в своей летописи самостоятельное место.
Через неделю я вернулся к Бортникову и знал, что мне надо делать. А пока стал готовить срочный удар по Коушу; цель - захватить предателя, изъять партизанские продукты.
Даже ошибочное действие лучше правильного бездействия - не мною сказано. Наш небольшой штаб пришел в движение. Мы разослали связных по отрядам, потребовали срочного доклада командиров о
В разгар подготовки к нам ввалились севастопольские связные во главе с неутомимым Азаряном. Он шумно вошел в штабной шалаш:
– Кто меня угостит карским шашлыком?
– А партизанского не хочешь?
Я наколол на штык кусок оленины и сунул в жаркий, но бездымный очаг. Запахом паленого мяса заполнился весь шалаш, у гостя раздулись ноздри.
– От такого шашлыка будешь живой, но худой. Жарь, механик, рюмка спирта за мной!
Азарян балагурит, видать, по привычке, но вид у него совсем не тот, что раньше: под глазами круги-отметины, усики не так тщательно подстрижены, и загривок свалян, - видать, давно не мыт. Насколько я знаю, аккуратность винодел любил, даже почитал.
– Трудно у вас?
– А у тебя рай, да? Слушай, механик. Человек имеет в кармане партийный билет, да? Почетный человек, ему, подлецу, верят, сажают за стол рядом с товарищем Красниковым, а? И что делает он, скажи?… И ты…
– Стой!
– резко обрываю я Азаряна. Знаю, что скажет. Спазмы сдавливают дыханье.
Ибраимов! Тот знаток леса, что нам про «кызыл» байку рассказывал. Удрал!
Нельзя дальше следовать за событиями, надо действовать, действовать. И вот первый шаг: изъять из Коуша предателя, собрать награбленные продукты. Я срочно выхожу в Акшеихский отряд.
9
Этим отрядом командует Федосий Степанович Харченко. Седая борода, черные с хитроватым огоньком глаза. Был, по-видимому, красивым чернявым парубком, следы этой красоты заметны и сейчас, несмотря на полвека жизни. Одет в теплый черный полушубок и в серую каракулевую папаху с заломленным верхом. Поверх сапог - постолы из сыромятной кожи. Улыбается скупо, говорит мало.
Принял меня Харченко суховато.
Спрашиваю:
– Как по-вашему, Федосий Степанович, выйдет из этого что-нибудь?
– А богато народу будэ?
– Человек пятьсот. Пойдем глухим лесом.
– Чого ж, може и выйти.
Я предлагаю командиру послать тайных наблюдателей за Коушем.
– Сичас.
– Старик вызывает четырех партизан, обращается к пожилому: - Слухай, Павло, ты скилькы раз був у Коуши?
– Та разив пъять, батько.
– Иды туды, узнай, што там рубят нимцы, скилькы их тамочки, та швыдче.
– Колы до дому?
Федосий Степанович смотрит на часы, долго что-то соображает, потом смотрит на меня, как бы желая увериться в моем согласии, и наконец говорит:
– Да так годын через пъять, мабудь, хватэ.
Осмотрев каждого, тому указав на слабую подгонку постолов, другому на болтающийся вещевой мешок - командир глазастый!
– он отпускает их.
– Надо было уточнить задание, - замечаю я.
– На що? Хиба воны диты?
Харченко замолчал. Я вынул лист бумаги и карту: надо кое-что уточнить в плане операции. Хотелось есть, но хозяин не приглашал, да как будто и сам не собирался.