Избранное
Шрифт:
Николай Федорович Григорьев. Избранное
ПОВЕСТИ
РАССКАЗЫ
Ленинград
Детская литература
1986
Рисунки и оформление
Н. ЛЯМИНА
ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ
Окончивший Казанский университет Ульянов Илья Николаевич не был
допущен к преподаванию физики в средних учебных заведениях. Кандидат
физико-математических наук - и вдруг такой пассаж... Ошеломленный
молодой человек - ему не исполнилось еще и 24-х - не сразу понял, что
экзамен на учителя не выдержан и что ему предлагают выйти.
Спохватившись, он покраснел мучительно, словно огонь опалил лицо, и на
цыпочках, стыдясь самого себя, поспешил из паркетного зала, где за
зеленым сукном заседал испытательный при университете комитет.
Каждый, кто, окончив университет, изъявлял намерение посвятить
себя педагогической деятельности, приглашается в этот комитет, где был
обязан перед лицом профессоров, но как бы в классе школьникам,
преподать так называемый пробный урок по избранной специальности. В
результате комитет устанавливал, способен ли искатель быть учителем (с
точки зрения правительственных указаний, разумеется).
Провалился!.. В жизни не случалось с ним такого!.. Будто дикий
зазубренный камень, процарапав мозг, скатилось на язык это
отвратительное слово: "Провалился".
– Физика... - твердил, едва сдерживая слезы, молодой человек.
–
Физика, предмет любимый, какой же я свинья перед тобой!..
Но пора было и к выходу. И тут новый приступ возмущения - только
уже не собой, а комитетом - охватил его.
– Это же двуличие - так поступать! - кипел он, обращаясь к
холодным сводам. - Ведь я тот же, и комитет тот же, а по математике
допускают, по физике - нет?..
Медленно, в тягостном раздумье спускался Ульянов по чугунным
ступеням, и последняя из них от его шага прогудела, послышалось ему,
особенно угрюмо.
Потом он сидел на скамейке в садике. Скамья была в снегу, но он
лишь машинально, кое-как очистил место и сел в снег. Лениво забрезжила
мысль: "А не удовольствоваться ли преподаванием математики?.. Спокойно
поеду в Пензу, где открылась вакансия в Дворянском институте. Стоит ли
из-за физики с протестом ломиться в комитет?.. Это значит опять
проедаться здесь, в Казани, - когда-то протест уважат! А может ведь
случиться - не уважат вовсе..."
И заколебался Илья Николаевич - усталость от напряженных занятий
и нервной встряски брала свое. Подумалось: "А в Пензе, сказывают,
тишина да благодать..." Мысленно он пытался уже распрощаться с
физикой, но не смог: "Любимица моя, да что же это я делаю... Предать
тебя? Нет!" - И как обрубил малодушные соображения: "Нет и нет!"
Решил оставаться в Казани, добиваться своего. Он не мыслил себя
учителем иначе, как прочно стоящим на обеих ногах: математика плюс
физика.
Жизнь впроголодь уже не страшила его - была бы цель достигнута!
Он вновь и вновь подвергал полному анализу свой пробный урок по
физике и приходил к выводу: "Поступили несправедливо. Больше того -
жестоко!.." Вспомнилось, чего и не хотелось вспоминать... Некий
вельможа экзамен по физике превратил в балаган.
А было так. Ульянов уже заканчивал отвечать пробный урок и был в
том приподнятом настроении удовлетворения собой, когда чувствуешь -
дело сладилось: двухмесячный напряженный труд подготовки как бы сам
сказал все за себя строгим экзаменаторам. И профессора из-за зеленого
сукна уже одобрительно кивали ему, поглядывая на чернильницы, чтобы
обмакнуть перья. В высокой оценке пробного своего урока Ульянов не
сомневался...
И вдруг будто холодным сквозняком пахнуло в зале. Лица
экзаменаторов вытянулись, кое-кто из них поморщился, и Ульянов
обнаружил, что никто на него уже не смотрит. Взгляды всех устремились
поверх его головы, туда, где вход в зал. Затем профессора один за
другим - кто ловко и быстро, кто медленно, как бы нехотя - поднялись
со своих мест. Ульянов стоял, не смея обернуться: было ясно -
появилось какое-то значительное лицо. Делами университета, он слышал,
занимается ревизор из Петербурга, сенатор.
Ульянов терпеливо ждал, что его наконец отпустят. Тем временем
мимо прошагал пожилой господин в мундире. Вся грудь расшита золотом.
Штаны белые, но и на них золотые дорожки. Илья Николаевич с
любопытством глянул на невиданное по блеску одеяние. Он уже догадался,
что это тот самый сенатор, о котором столько тревожных разговоров:
однако ничего похожего на страх перед ревизором не испытал. Напротив,
ему понравилась благовоспитанность вельможи: поздоровался он с
профессорами, сделал уважительный поклон и пригласил всех сесть. Рядом
с председателем комитета образовалось свободное место, на которое был
приглашен и сам сенатор.
Тот пошептался с председателем, видно интересуясь, что происходит