Избранное
Шрифт:
— В чем же тогда, Николай Фадеич, заключалось ваше воспитание?
— В подталкивании, Лидия Аркадьевна, в подпихивании.
— Куда?
— К самоличному опыту. Чтобы парень сам шел к пониманию этой самой любви и тому подобного счастья.
— И вы знаете, как… подталкивать?
— Знал бы — меня бы академиком назначили. Мы Генку просто растили, личным примером.
— Одним личным примером не воспитаешь.
— Еще как. Ребята, в сущности, есть обезьяны. Живут по-родительски.
— У хороших родителей бывают плохие дети, Николай Фадеич.
— Не бывает, за это я и расписаться могу.
— Педагоги утверждают…
— Не верьте. Повадки ребят вроде оборотной стороны пятака. Коли тут пять, то на обороте десять не будет. Парень — хам, обернись на папашу и найдешь то же самое хамство.
— Значит, Геннадий на вас будет походить?
— Только я лысый, а он усатый.
— Выпейте еще чашечку, — предложила Мария, у которой откуда что взялось: и варенье двух сортов, и пирожки слоеные, и конфеты семирублевые…
А я вдруг набычился, будто в нос мне пыхнула труба дизеля. Сижу как чурка еловая. «Значит, Геннадий на вас будет походить?» И в лице ее такое сожаление писано, что без фар все видать. А на кого ж ему походить — на кадровика Чурочкина? У меня ребят трое, и все на меня похожи, как оловянные солдатики. И работу любят, и с женами живут крепко, и лысеют в свой срок… Чего ж она хочет? Чтобы мой Генка со временем в принца африканского превратился?
— Странно-странно, тетка Анна, — сказал я как бы про себя.
— Николай Фадеич, но я вас иногда не понимаю.
— А вы переспрашивайте, — посоветовала Мария.
— Это у меня от смешения разных языков, Лидия Аркадьевна.
— Вы знаете языки? — удивилась Лидия Аркадьевна, будто я фокус ей показал.
— Три изучил. Родом я из деревни Дурашкино. Не бывали?
— Не пришлось.
— Там я впитал язык деревенский. На войне усвоил язык военный. Ну а в городе, ясно, городской. Вот они и путаются.
— Лидия Аркадьевна, — встрепенулась Мария, — нам ведь надо и о деле поговорить. Они заявление уже подали…
— Да-да…
Но я-то вижу, что не «да-да». Грызет ее то, с чем она пришла, как червь антоновское яблоко. Просторные глаза не небом весенним голубеют, а ледком непротаенным холодеют. Что же это за будущая сватья, язви ее под сваю? Подарил любимой сватье бархатное платье…
И тут у меня в голове прояснилось — эх, старая я рессора. Генка сказал Весте, а Веста матери. О моем якобы жмотстве. Вот она и пришла провентилировать вопрос, да мнется, поскольку дело денежное.
— Лидия Аркадьевна, у нас в семье такое положение: принес за пазухой камень — клади перед нами.
— У меня камень? — игриво удивилась она, будто ее
— Я ж не слепой.
Меж нами произошла молчаливая заминка. Мария притаилась, точно мышка, видать, догадалась, о чем будет разговор, и стыд ее одолел неописуемый. Я уперся в гостью взглядом крепким и требующим. А сама гостья потупилась по-школьнически и маленькой ручкой теребит обертку от конфеты, на которой верблюд в пустыне изображен.
— Я пришла к вам с просьбой, — тихо сказала Лидия Аркадьевна, будто в пустую чашку дунула. — Давайте вместе не допустим этого брака…
— Зря мужчина веселился — кирпич на темечко свалился.
— Вам Генка наш не нравится? — пришла в себя Мария.
— Поймите меня правильно, — заторопилась словами Лидия Аркадьевна. — Разные они люди. И по характеру, и по воспитанию, и по образованию.
— И все? — поинтересовался я.
— Что все?
— Еще по чему они разные?
— А разве мало?
— Тогда я вам байку расскажу, мне один мужик забубённый поведал, поскольку разговор без байки — что сказка без зайки.
…Статные молодожены пошли в турпоход, в пещеры. Ну и заблудились — там же ни хрена не видно. Сперва съели бутерброды, потом кильку в томате, а уж затем изгрызли концентрат «суп перловый». Помощи нет, сквозняки, и жрать хочется. Он-то взял ее ручку, якобы поцеловать, да палец молодыми зубами и отхватил. Потом второй… Верите ли, когда их нашли, то картина была такова: женский скелет, и он, посвежевший, поскольку нет ничего слаще мяса любимой. Жуткий случай. Но вторично он не женился — говорил, что сыт женщинами по горло. Ну?
— К чему вы рассказываете анекдоты? — Лидия Аркадьевна даже недопитую чашку двинула от себя.
— Так ведь у них и характеры совпадали, и воспитание, и образование. А сожрал ее за милую душу.
Лидия Аркадьевна дышала тяжело. Беленькие щечки запунцовели — видать, сердитая кровушка прилила к ним. Глаза вроде бы стали еще больше, хотя уж и некуда. В сущности, приятная женщина. Лучшей бы сватьи и не надо. Да вот не сходимся — стоят меж нами разные характеры да образование с воспитанием. А ум меж нами не стоит. Может, оттого и не сойтись?
— На чем же будет держаться их семья? — погромче спросила Лидия Аркадьевна.
— Вы про души забыли, — тихо, как бы успокаивая, сказала Мария.
— Ах, душа! Что такое душа, вы знаете?
— Знаю, — серьезно ответила Мария. — Душа есть у того, кому больно.
— Господи, лягушке тоже больно. Душа у нее?
— Нет, она лишь свою боль знает. А душа знает и чужую.
— Ну и что, и что!
— Душа — это способность к сопереживанию. Лидия Аркадьевна. А значит, и к любви.