Избранное
Шрифт:
И Генри не стал увиливать.
— Я готовлю письменную работу по закону божьему,— сказал он.
— Малыш помешался на религии,— сказал Арнольд.— Ему надо бы штаны подшить кружевами.
Генри бросило в жар.
— А ты молчи и не лезь, куда не просят,— сказал он.
— Оставь мальца в покое, Арнольд, парень,— сказал дядя Боб.— Сам я не больно верующий, но и против веры ничего не скажу. Не моего ума дело.
— Да что тебе, ума не хватает? — вмешался дядя Тэд.— Сам знаешь, плотник ты отменный. А разве для этого ума не надо? Или, может, сам Иисус Христос не был плотником?
— Это
— Ну… да, верно,— сказал Генри.
— Был у меня когда-то товарищ,— сказал дядя Боб.— Надо было нам поехать довольно далеко поработать, он мне и говорит — мы, говорит, два смиренных плотника, идем по стонам Иисуса Христа, да только в автомобиле. Понимаешь, Генри, он просто пошутил.
Но Генри не засмеялся.
— Зачем над этим шутить, дядя? — сказал он.— Разве не должны мы все идти путем Христовым? Вот посмотри, что я тут написал.
И, дрожа от волнения, с пылающими ушами, наклонясь над столом, чтоб никто не видел его лица, он стал листать свою тетрадку.
— Слушайте,— сказал он, хотя и так все молчали.— Слушайте.— (Тут он решился поднять голову и посмотреть на них. На лице дяди Тэда никакого выражения; у дяди Боба вид добродушный, выжидающий, немного озадаченный; Арнольд нетерпеливо хмурится.) — Вы только послушайте,— сказал он.
— Черта с два я стану слушать,— сказал Арнольд и пошел опять на задворки.
Но дядюшки остались, и Генри стал им читать. И когда дочитал, дядя Боб захлопал в ладоши.
— Поздравляю,— сказал он.— Ты замечательно сочиняешь, Генри. Я так думаю, у тебя вполне хватит ума стать адвокатом.— И он обернулся к брату: — Как по-твоему, Тэд?
— По-моему, тоже,— сказал дядя Тэд.— Только, пожалуй, тогда он узнает, что и адвокатам туго приходится.
И Генри сказал — да, пожалуй, пока не сдашь экзамены, приходится туго.
— Нет,— сказал дядя Тэд,— я не про то.
Но дядя Боб перебил — оставь мальца в покое. Адвокаты еще как зашибают деньгу, лишь бы ума хватало. Так что пускай Генри добивается своего и всем покажет.
И Генри хотел объяснить, ведь дядя Боб его не понял, но объяснить не удалось, потому что дядя Боб стал рассказывать байку про одного адвоката, которого сделали судьей, но, покуда он был еще адвокатом, он в суде назвал одну свидетельницу Молли и еще как-то по фамилии, а она возьми и скажи — э, нет, Чарли, прошлой ночью ты меня называл Молли-милочка. Только дядя Боб досказал свою байку, из-за угла опять вышел Арнольд. Он подкидывал ракеткой теннисный мяч и спросил — может, кто хочет сыграть?
И дядя Боб сказал, играть он не умеет, хоть убейте, но не прочь попытать счастья, а дядя Тэд сказал — ладно, почему бы и не сыграть?
Генри сказал — ему нужно дописать сочинение, и Арнольд стал играть против обоих дядей. Хотя трудно назвать это игрой, потому что дядя Боб держал ракетку точно лопату и старался поймать каждый мяч, перехватить их все у дяди Тэда. А потом он скинул рубаху, остался только в брюках и в носках, ухмыляется — рот до ушей, и давай перескакивать через сетку и играть заодно с Арнольдом. И мяч то хлопнет о крышу дома, то угодит в завесу вьющихся роз, дождем осыпая лепестки, и дядя Боб поднимает мяч, а на него сыплются еще лепестки, осыпают его всего, застревают в волосах на голове и на груди.
Сколько смеху было, и Генри все смотрел и жалел, что не участвует в забаве. Показал бы лучше дядям, как он умеет играть в теннис. А потом мяч залетел на веранду, Генри встал, хотел бросить его игрокам, и дядя Боб сказал — поди-ка сюда, Генри, давай мы с тобой попытаем счастья против них двоих, и тогда Генри сказал — подождите минутку, и пошел в дом за ракеткой.
Стали играть, и Генри пустил в ход все свое уменье, старался за двоих, бил справа, сверхкручеными ударами, посылая мяч как можно быстрей и выше. Но дядя Боб все время валял дурака, и счет пошел не в их пользу. Генри старался больше прежнего, ему было не до смеха, он играл всерьез, расстроился, разгорячился, кричал дяде Бобу — пускай не мешает ему, не выскакивает со своей стороны корта, а сам то и дело выбегал на его сторону. Игра закончилась вничью, и дядя Боб сказал — ну, Генри, паренек, они у нас попотели. Снимай-ка рубаху, как я, и уж тогда мы их наверняка обставим.
И Генри принял совет всерьез и снял рубашку, рядом с мускулистым, дочерна загорелым дядей Бобом он выглядел очень белокожим и тощим. Но ему недосуг было это заметить: чтобы в паре с неумехой дядей Бобом одолеть Арнольда и дядю Тэда, приходилось выкладываться до конца. Зато если б с таким партнером да победить — тем больше чести. И хоть все висело на волоске, он ухитрился победить. Когда обеим сторонам до конца сета и гейма оставалось взять одно очко, он выкрикнул — мой! — и рывком опередил дядю Боба. Сильно послал мяч, дядя Тэд попытался отбить — и загнал мяч невесть куда, поверх крыши дома. И, значит, они —
не он, нет
— выиграли! Он увидел, какое лицо стало у Арнольда, услыхал слова дяди Боба — вот это настоящий чемпион — и сказал:
— Ничего, дядя Тэд, я пойду отыщу его.
Но мяч нашелся не скоро, и когда Генри прибежал назад в надежде, что они ждут его, а пока устроили передышку, оказалось — нет! Ничего подобного! Все трое расселись на ступеньках веранды с таким видом, будто давным-давно тут беседуют, дядя Боб надел рубашку, ракетки уже куда-то убраны, и второй мяч тоже, и, конечно, тут же бутылки и стаканы; а перед ними, в лучшем своем костюме и в котелке, с молитвенником под мышкой, стоит отец! Только что вернулся из церкви, даже не вошел в дом и что-то им говорит.
Генри отпрянул, но поздно. Отец окликнул его, лицо исказилось гневом, еще бы — сын без рубашки, с мячом и теннисной ракеткой. И все смешалось: дядя Боб поднялся и говорит — это он один виноват, отец топает ногой и говорит — не желает он слышать никаких извинений; и вдруг на пороге мама, еще в шляпке, только вуаль поднята, в руках кастрюля, и говорит — огонь погас, мясо сгорело, и вы только посмотрите, овощи даже еще не стояли на плите.
Шеф почти никогда не появляется раньше четырех. А стало быть, они весь день предоставлены самим себе и едва ли не все дни им обоим совершенно нечего делать.