Избранное

Я — только на лугу ручей расчистить,

Я только отгребу немного листья,

Ну подожду, пока вода прозрачней…

Я ненадолго… Так пойдём со мной.

Я только за телёночком… так мал он, –

Когда его облизывает мама

Шершавым языком, — его шатает…

Я ненадолго… Так пойдём со мной.

Пришёл

поворошить я сено это

За теми, кто косил тут до рассвета.

Всё плоско, ровно. Высохла роса.

И не свистит пронзительно коса.

Зачем же косаря ищу я взглядом

Под кучкою осин, торчащих рядом:

А вдруг я звон точильного бруска

Смогу расслышать в звуках ветерка?

«Так, — я сказа себе, — быть и должно:

Врозь, вместе ли работать — всё равно».

Пока я это говорил, над лугом

Бесшумный мотылёк порхал, и кругом

Летал, как будто вправду удивлён,

Искал тут радость вянущую он:

Вчера ведь… Смутно мотылёк, но помнил,

Что луг ещё вчера цветов был полон,

Вдаль отлетел, насколько видел глаз,

Но повернул и прилетел тотчас.

Отвлёкшись, я забыл про сено это,

Твердил вопросы, коим нет ответа,

И повернулся, чтоб взглянуть назад,

Но мотылёк направил вдруг мой взгляд

На островок не тронутых косою

Цветов, возвысившихся над водою:

Близ камышей, над скошенной травой

Тут в море сена — островок живой!

И огненные маки в блеске ярком

Взгляд привлекли невянущим подарком:

Наверное косарь в рассветный час

Оставил, те цветы, — но не для нас,

Нет, не для наших глаз: он сделал это

От беспредельной радости рассвета!

Чтоб эту радость разделить с ним мог

И тот камыш, и я и мотылёк,

Чтоб светлым утром все прочли мы это

Послание от летнего рассвета,

Чтоб я услышал птичьи голоса

И то, как шепчется с землёй коса,

Чтоб в перекличке с косарём я понял

Что больше не один я в этом поле,

И чтобы радость мне передалась,

С ним вместе тень искать в полдневный час,

Чтоб задремав, поговорил я с тем,

Кого понять не ожидал совсем,

«Да, — я скажу ему, — наш труд совместен.

Неважно косим врозь мы, или вместе!»

Я живу в одиноком доме. Я знаю о нём,

Что много зим назад исчез этот дом:

Бесследно исчез, кроме стен подвала,

Подвала, где света дневного мало,

И лиловой малины стебли кругом.

Решётки как щит лоза заплела,

Леса возвращаются, пашня ушла,

У яблони целая роща потомков,

И дятел стучит по-хозяйски громко,

И тропка к колодцу давно заросла.

Так странно — сердце болит всё сильней

В исчезнувшем доме вдали от людей,

На этой забытой ненужной дороге,

Где нет даже пыли, а ночью в тревоге

Взлетает рой летучих мышей.

Пронзительно козодой закричит,

Захлопает крыльями где-то в ночи,

Издалека начинает он снова,

Пока, наконец найдёт своё слово.

И проскрипит, и опять замолчит…

Я не знаю, кто они, но они тут кругом,

Те немые, что делят со мной этот дом,

Живём мы под тусклой летней звездой.

Ветви низко прикрыли камень седой,

Имена и даты съедены мхом…

Неутомимы они, но медлительны и печальны..

Парень с девчонкой среди них… А ночами

Никто из них не поёт — и всё же,

Мы общий язык нашли бы, быть может,

Вот и сложилась бы компания нечаянная…

В глубокое молчанье лес был погружён,

Одна моя коса земле шептала что-то,

О том ли, что лужок весь солнцем освещён,

Или о тишине? Ведь может от того-то

Коса, стараясь не нарушить тишины,

С травой шепталась так, что слов не разбирал я

Но был уверен в том, хотя и не слыхал я,

Что не замешаны тут сказочные сны

О лени золотой или находке клада:

Коса поведала всё то, что было надо:

О спугнутой змее, о яркости цветов —

Любимом детище болотистых лужков,

Свершилось то, о чём труд может лишь мечтать:

Коса дала траве возможность сеном стать.

В краю, где жизнь зовётся выживанье

(А жизнью быть не может, это ясно) –

Вдруг старый дом сверкает свежей краской,

И там — рояля гулкое звучанье.

А он копал по холоду картошку,

Считал обеды (чтоб по кучке н`a день).

Стоял тут, на своё богатство глядя,

И слушая раскат аккордов мощных.

В дому рояль… И стены свежекрашены…