Избранное
Шрифт:
Она неслась мимо мыса Шипунского, окаймленного полосой бурунов, мимо отвесной скалы с маяком, бросавшим в море короткие вспышки, мимо ворот в бухту, где находился отряд, — все дальше и дальше на юг.
Он снял бортовые фонари и попытался зажечь их, прикрывая бушлатом. Вода барабанила по спине, спички гасли от ветра и брызг. В конце концов ему удалось зажечь фитилек, но волна неожиданно ударила сбоку, залила масленку и выбила коробок. С тяжелым сердцем он повесил на место темные фонари.
Приближался рассвет. Волны продолжали толпиться вокруг беспомощной шхуны.
Косицын то и дело бегал к борту. Он никак
И снова, держась за леер [109] , склонялся над морем. Когда рассвело, он взял ведерко и смыл с дубовой решетки следы своей слабости. К счастью, палуба была пуста.
109
Леер — канат, протянутый на корабле для облегчения ходьбы во время качки.
Вместе со светом к Косицыну постепенно вернулась решительность. Надо было как-то действовать, распоряжаться беспомощной шхуной.
Он расстегнул кобуру, осторожно поднял подпорку-весло и жестами пригласил на палубу шкипера. Из осторожности он сразу захлопнул и укрепил дверцу в кубрик.
— Аната! — сказал он как можно тверже. — Надо мотор запустить, слышь, аната?
— Кому надо? Нам не надо.
Шкипер даже не глядел на бойца. Стоял, почесываясь и зевая. Это возмутило Косицына.
— Пререкания? Я приказываю.
— Осей приятно… Я отказываю.
Машина была испорчена мотористом еще вчера. Косицын взглянул на мачту, на темный жгут скатанной парусины, подумал и вынул наган.
— Чито? — спросил быстро синдо. — Чито вы хотите?
— Это дело мое. А ну, ставь кливер [110] .
Они посмотрели друг другу в глаза, потом синдо повернулся и не спеша пошел к мачте. Косицын спрятал наган.
По правому борту, сливаясь с горизонтом, тянулась низкая полоса тумана. Изредка долетали дальние пушечные залпы прибоя. Как всегда на мелких местах, накат был огромен.
110
Кливер — треугольный парус.
«Разобьет, — определил Косицын. — Обязательно разобьет». Однако, как только кливер вырвался вправо и «Кобе-Мару» стала послушной рулю, Косицын решительно направил шхуну в туман.
Он так озяб, истосковался по твердой земле, что рад был сесть на камни, на мель, черту на спину, лишь бы спина эта была твердой. К тому же с рассветом увеличился риск встретить какую-нибудь японскую шхуну.
Шкипер отвел шкот [111] к корме и сел на фальшборт [112] напротив Косицына. Он был сильно встревожен: вертел шеей, прислушивался к шуму прибоя, даже снял платок, прикрывавший уши от ветра. Наконец он не выдержал и заметил:
111
Шкот — снасть, растягивающая подветренный,
112
Фальшборт — продолжение бортовой обшивки судна выше верхней палубы.
— Наверно, это опасно.
Косицын не ответил. Туман разорвало. Стал виден высокий накат, и берег, и темная зелень сопок.
— Благоразуйность — оружие храбрых, — сказал быстро синдо. — Хоцице? Мы спустим вам шлюпку.
— Не понимаю… Я по-японски не обучен.
— Кажется, я говору вам по-русскэ?
— А мне не кажется. Слова русские, смысл японский.
Шкипер глянул в молодое, ожесточенное лицо рулевого и разом ослабил шкот.
— Ну-у? — спросил грозно Косицын, и кливер снова рванулся вперед.
Земля была близко, а саженные буруны на камнях еще ближе. Не отрываясь, Косицын глядел поверх шляпы синдо на сопку, думая о своем… Жалко, мал ход. Развернет к берегу бортом, обязательно развернет. «Ну, держись!» — сказал он себе самому, навалясь на штурвал.
— Не надо, Иван, — крикнул синдо.
— Знаю! Отстань!
Шкипер подбежал к дверце, выбил весло. Из кубрика хлынули на палубу и загалдели японцы. «Кобе-Мару» несло прямо на сопку — темно-зеленую, курчавую, точно барашек.
Бросили якорь, но шхуну уже развернуло к берегу лагом и било днищем о камни. Через борт, ревя галькой, смывая людей, шла вода…
То был Птичий остров — невысокая груда песка и камней среди хмурой воды. Косицын понял это, едва солнце разогнало туман и за проливом встали пестрые горы материка.
С вершины сопки было видно все: берег, отороченный шумной волной, полоса гальки и водорослей, шесты с мокрым бельем, даже ракушки на дне перевернутой «Кобе-Мару». Широко и вольно дышало море, облизывая мертвую шхуну, а на пологих валах еще сверкали жирные пятна нефти и качались циновки.
Внизу дымился костер. Семь полуголых японцев сидели возле котла, по очереди поддевая лапшу, и косились на сопку.
Косицын снял все, кроме трусов и нагана. Здесь он чувствовал себя куда крепче, чем в море, хотя царапины на плече еще сильно саднили, а во рту было горько от соли. Все-таки земля. Горячая, твердая! Обдуваемый ветром, он спокойно поглядывал то на пленников, то на море.
Остров был свой, знакомый по прежним походам. Здесь иногда проводили стрельбы, рвали черемшу, собирали в бескозырки яйца чаек. Пусть шушукаются у котла, шхуна разбита, на шлюпке далеко не уйдешь.
Стойкий запах травы и теплый воздух, струившийся над камнями, вызывали сонливость. Надев еще сыроватый бушлат, Косицын решил обойти весь остров по берегу.
Плохая затея! Едва ноги его коснулись песка, как все мускулы заныли, ослабли, запросили пощады. Утомленный качкой, Косицын готов был растянуться у подножья сопки. Как? Лечь? Он наградил себя жестоким щипком и, с трудом вытаскивая ноги, направился дальше.
То был остров без ручьев, без деревьев, без тени, заросший жесткой, курчавой травой. И жили здесь только птицы. Черные жирные топорки отрывались от воды и, с трудом пролетев сотню метров, ныряли прямо в дыры, пробитые в склоне горы. Зато чайки носились высоко, покачиваясь на упругих крыльях, смело дрались в воздухе и только изредка опускались на самые высокие скалы.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
