Избранное

Лукницкий Павел Николаевич

— Платить ему надо… Мне нечем…

— Даром отдаст. Так лежит она, портится.

Соблазн был велик. Ниссо представляла себе большие клубки разноцветной шерсти, новые, длинные — выше колен — чулки на ногах Шо-Пира. Вздохнула:

— Не возьму даром.

Кендыри понял, что удар его точен. Он сделал вид, что задумался. Он долго молчал. Затем заговорил вполголоса, медленно: Ниссо, конечно, права, не желая взять шесть даром, но дело можно устроить иначе: купцу очень хочется, чтобы кто-нибудь связал ему хоть пару чулок. Если б Ниссо взялась, он дал бы ей шерсти

и на вторую пару. Заработав эту шерсть, она сделала бы другие чулки себе или кому хочет — например, Бахтиору, или, еще лучше, Шо-Пиру, который, всем известно, ходит в русских сапогах и будет мерзнуть зимой.

Забыв о вязанье, Ниссо слушала Кендыри. Сумеет ли она сделать купцу чулки так, чтобы он остался доволен? Ведь она еще только учится вязать!

Ниссо высказала свои сомнения, но Кендыри заспорил: опасенья напрасны, он видит по этому начатому чулку, что у Ниссо глаз точный, выдумка есть, рисунок получается превосходный.

Кендыри предложил Ниссо сейчас же, с ним вместе, сходить к купцу, совсем недалеко. Пока Бахтиор ходит за глиной, они успеют вернуться. И если Ниссо хорошо сделает чулки, Мирзо-Хур даст ей другие заказы, она станет зарабатывать, ей не придется даром есть хлеб Бахтиора.

…Вслед за Кендыри Ниссо смело переступила порог лавки. Она немножко оробела, увидев на ковре чернобородого человека в распахнутом яхбарском халате. Купец читал какую-то ветхую рукописную книгу. Мирзо-Хур скрыл свое удивление только после многозначительного взгляда Кендыри.

— Я привел ее к тебе, добрый Мирзо-Хур, — произнес Кендыри. — Девушка знает твою доброту, я сказал ей, что ты не из тех яхбарцев, которых я так ненавижу… Прекрасно она чулки вяжет, согласилась сделать тебе… Пойдем, я сам выберу вместе с тобой ту шерсть, которую ты ей дашь. Самую красивую надо дать.

Через несколько минут перед Ниссо грудой лежали мотки разноцветной шерсти, и Мирзо-Хур сказал:

— Бери. Для хорошей девушки ничего не жалко… Свяжешь мне чулки по своему вкусу…

— Тот рисунок, — серьезно вставил Кендыри, — Желтое Крыло сделаешь так, как я показал тебе. Не торопись, делай медленно. А почему ты без красных кос? У нас в Сиатанге без красных кос девушки не ходят…

Ниссо знала это. Но у старой Гюльриз не было красных кос, а черные не полагаются девушкам. Что ответить этому человеку?

— Дай ей красные косы, Мирзо, — коротко сказал Кендыри. — Пусть привяжет и будет как все.

— Не надо, — смутилась Ниссо. — Не надо мне кос…

— А! Не скромничай понапрасну! — с ласковой укоризной покачал головой Кендыри. — Теперь среди нас живешь, какие могут быть разговоры? Возьми.

И, не дожидаясь ответа купца, Кендыри отступил в угол лавки, поднял крышку китайского сундука, вытянул из груды одежд пару красных кос, белую рубашку с расшитым шелковой ниткой воротом, плоскую ковровую тюбетейку…

…Растерянная, взволнованная, с мешком за спиной Ниссо вышла из лавки.

— Я к Бахтиору другой раз приду! — сказал ей на прощанье Кендыри. Когда сделаешь чулки, принесешь сюда. Да благословит тебя покровитель!

Обойдя сад, Ниссо перелезла через ограду, вернулась

к своему укромному местечку и, зная, что тут никто не видит ее, вытряхнула содержимое мешка на землю. На траву легло дорогое яхбарское ожерелье: тонкие квадратные пластинки темно-синего лазурита, соединенные серебряными колечками.

Ниссо подняла ожерелье, разложила его на ладонях, разглядывала с восхищением: в каждом шлифованном камешке, как звезды в предутреннем небе, поблескивали золотые точки пирита.

Такое ожерелье носила старшая жена Азиз-хона, и другие жены всегда ей завидовали. Ниссо вспомнились красные бусы, однажды надетые на нее Азиз-хоном. Она забыла о них тогда, убегая в ту страшную ночь… Воспоминание омрачило Ниссо. Разглядывая синие камни, Ниссо сообразила, что эту вещь не оплатишь никакой работой. С досадой, почти со злобой, подумала: «Зачем Кендыри положил это?»

И все же надела ожерелье на шею и, перебирая пальцами серебряные колечки, отбросив в радости все сомнения, пожалела, что у нее нет с собой зеркальца. Поиграв с чудесными камешками, скинула с себя ветхую рубашку Гюльриз, надела новое платье, цветистую тюбетейку и, думая только о том, какая сейчас будет красивая, стала подвязывать к своим черным волосам шерстяные красные косы с пышными кистями на концах.

6

Среди черных скал образовалась небольшая круглая площадка. Находясь в самой середине сиатангской долины, но отгороженная от нее громадой остроугольных, расколотых страшными ударами гранитных глыб, эта площадка казалась местом диким и неприветливым. Однако ущельцы утрамбовали ее глиной, принесенной от головы оросительного канала, приспособили для молотьбы хлебов.

Несколько хозяйств, объединясь, приводили сюда двух или трех быков и, рассыпав на площадке ровным слоем колосья, гоняли животных по кругу. Копыта кружащихся, мнущих колосья быков медленно выбивали зерно. Иного способа молотьбы в Сиатанге не знали.

Каждое утро ущельцы стаскивали к площадке снопы, рассаживались вокруг по скалам и, дожидаясь своей очереди, вели бесконечные разговоры.

В тот день, когда Шо-Пир отправился на поле проверить свои подсчеты урожая, а Ниссо в сопровождении Кендыри побывала у купца, к ущельцам, сидящим вокруг площадки, спустился Исоф. Снопы за его спиной высились огромною грудой. Это был весь урожай с крошечного клочка его земли.

Сбросив снопы, Исоф молча присел на камень, тяжело дыша и не вытирая пота, который крупными каплями катился по оспинам его худого лица. Хотя Исофу было только тридцать четыре года, он казался стариком.

Здесь же с самого утра сидел Карашир: Худодод обещал ему привести быка от одного из соседей.

Карашир кивнул на сброшенные Исофом снопы.

— Все, Исоф?

— Все. Весь урожай за год! — мрачно вымолвил Исоф.

— У меня и то в три раза больше будет!

— Не хвались! — слизывая с губ пот, произнес Исоф. — У тебя такой же голод, как и у меня, будет… Для всего селения покровитель приготовил голод. А может быть, и еще какую-нибудь беду.