Избранное
Шрифт:
Юный и рыжий Вильм Хольтен научился вскидывать на плечо шанцевый инструмент, но, прежде чем он успел оглянуться, этот инструмент превратился в гранату. Вильм служил в расчете при зенитном орудии. Ему удалось даже даром съездить в Польшу, а оттуда, заодно с другими военнопленными, в Советский Союз. До чего же обширен и удивителен белый свет!
В Советском Союзе Вильм ретиво и расторопно работал в колхозе. Работа ему нравилась, и его понимание великих жизненных свершений росло одновременно со щетиной на подбородке.
Отпущенный
Вскоре выяснилось, что своего приемного отца Серно он до сих пор как следует не знал. С места в карьер они повздорили. Вильм не хотел больше работать за еду и новый костюм на рождество.
— А сколько мы страху натерпелись, когда тебя угнали в эту проклятую Россию. Это разве не в счет? — говорил толстый Серно. — Каждое воскресенье мы за тебя молились, так ведь, жена? — Тощая фрау Серно кивнула и левой рукой вытерла слезинку, потому что это была сущая правда!
Вильм у них не остался. Он пошел чернорабочим на строительство новых крестьянских домов в Блюменау и снял угол у солдатской вдовы Симсон. Политическую опеку над ним взял Антон Дюрр, отец и духовник всех деревенских жителей, освободившихся из-под ярма богоугодного насилия.
Позднее Вильм пошел работать к лесопильщику, и Антон ничего против этого не возразил.
Как раз в то время Рамш вспомнил заветы своего отца и занялся усерднее, чем когда-либо, сельским хозяйством. Ну на что ему, спрашивается, огромный древесный склад? Бревна больше не складывали в штабеля. Они немедленно шли в переработку. Лесопильщик призвал своего работника Вильма Хольтена.
— Надо, значит, перепахать складскую площадку, и так далее.
— Что будем на ней сажать, хозяин?
— Ранние сорта картошки, это дело выгодное.
— Ладно, вы только заявите в муниципальный совет.
— Тебе-то что до этого?
Вильм Хольтен, светясь простодушием:
— Я в общественном контроле состою.
Лесопильщик прикусил язык. Вот она, политика демократического блока! Он стал искать случая отделаться от назойливого соглядатая Вильма Хольтена — конечно, под благовидным предлогом. Случай скоро представился. Вильм Хольтен был послан работать на двор к Оле Бинкопу. Его рабочая сила употреблялась на расчистку дорожки. От лесопильщика к Аннгрет.
Вильм Хольтен стал желанным гостем у всех деревенских жительниц. Молодые и старые, они наперебой старались заманить его к себе и, прельстив разными знаками внимания, выпытать у него что-нибудь о рассорившихся супругах. Фрида Симсон, дочь его квартирной хозяйки, тоже своего не упускает:
— Подумать только, что творится в дому у Оле и Аннгрет; одинокой девушке вроде меня о замужестве и подумать страшно, как о них вспомнишь.
Вильм Хольтен не знает, что сказать.
— Что ж, теперь Оле спит в сарае, а Аннгрет с Рамшем в спальне?
И на это у Вильма Хольтена не находится ответа.
— А ты заплачешь, если твоя жена тебя бросит?
— Я уйду странствовать по свету и никогда домой не вернусь.
— Нет, так ты меня не обидишь!
Вильм заливался краской. Он не женат на Фриде, он даже ни разу ее не поцеловал.
Любопытная Фрида надолго его внимания не задерживает. Тайное горе гложет Вильма Хольтена. На деревенской улице на него, точно блоха, наскочила тщательно замалчиваемая новость. Ее нашептал ему Франц Буммель.
— Скажи, Бинкоп и тебя заманил в свое крестьянское содружество нового типа?
Три огромных вопросительных знака в глазах Хольтена, но из таинственных намеков Буммеля он наконец понимает: Оле ничего ему не говорит, потому что зол на него.
Вечером он заходит к Оле в его наполовину пустую спальню. Сначала они перекидываются ничего не значащими словами, мямлят, покуда Вильм не собирается с духом. Пусть Оле его простит за то, что он скрыл от него правду: не партия, Рамш прислал его к нему на двор.
Оле не удивился, не вспылил. Не подскочил до потолка. Для него это уже музыка, доносящаяся из далеких времен. Простить и забыть. Новая весна, новые гнезда.
— Пойдем поужинаем. — Хольтен делит с ним скудный ужин: похлебка, картофель в мундире с невымоченной селедкой — все, что можно приготовить наспех и без труда в черной кухне.
Вильм Хольтен смотрит на унылую селедку.
— Возьми меня в твой колхоз, Оле!
От удивления Оле проглатывает целую картофелину в мундире.
Мампе Горемыка гонит корову в лесничество. У коровы шрам на груди. Мампе уверен, что где-то видел ее. Уж не в коровнике ли Аннгрет?
Но Мампе Горемыке некогда размышлять о превратностях коровьей жизни: приказ есть приказ, задание есть задание. Он гонит корову к лесничему.
Молодая лесничиха тотчас же берется ее доить. Корова довольна.
— Это не корова, а само смирение, — заверяет Мампе Горемыка. — Не найдется ли у вас глоточка пропустить?
— Конечно же, конечно! — Ну надо же быть такими невнимательными, и как это они позабыли, что Мампе Горемыка временами числится в постоянных рабочих лесничества?
В доме находится больше чем глоток спиртного для Мампе. Лесничий вручает ему, как доверенному лицу, стомарковую кредитку для Рамша. Это не было условлено с лесопильщиком, но они не хотят чувствовать себя должниками. Расписка потом, при случае.
Мампе Горемыка засовывает деньги под свою клеенчатую фуражку, сгоняет коз в одну кучу и сплевывает на дверь сарая остатки жевательного табака: