Избранное
Шрифт:
— Профессор, вы слышите?
Они прислушиваются. Под глазами у Эндриада глубокие лиловые тени. Вот и голос. Тонкий-тонкий, едва слышное
— Манунта, включи усиление.
Щелкает рычажок, и вот слышен звук дорогого голоса, звенящего, как труба. Они переглядываются.
— …если я тебя отпущу, он выдумает еще какую-нибудь гадость, он хочет сделать меня рабыней, он будет рассказывать о птичках, твердить — любовь, любовь, — а он дал мне эту любовь? Сейчас я тебя убью, я хочу…
— Манунта, отключай питание.
— Профессор, этого мало.
— Манунта… — Голос его сорвался.
Манунта уже держит в руках какой-то тяжелый и черный железный предмет.
— Манунта… — еле-еле выговаривает Эндриад, закрывая
Короткий хрустящий удар, сопровождаемый мягким и звучным хлопком. Сыплются стеклянные осколки.
Манунта крушит уже погасшую паутину чудесного яйца, убивая душу. Со звоном разлетаются во все стороны кусочки металла.
Голос замер. Тишина. Но из тишины постепенно возникает тяжелый, равномерный гул. Лауры больше нет. Уничтожена живая душа, но монотонно и бессознательно продолжается глухая работа всех ячеек. Нет больше женщины с ее любовью, желаниями, одиночеством, тревогами. А лишь исполинская машина, мертвая и неутомимая. Словно целая армия слепых калькуляторов, согнувшихся над тысячей столов и бесконечно выводящих числа — день и ночь, день и ночь, во имя пустынной вечности.