Избранное
Шрифт:
Он избегал людей и обычно бродил один в горах, окружавших селение. Природа была добра к нему: лес не забывал услаждать его слух, тоскующий от одиночества, приятным воркованьем диких голубей; болото, заросшее тростником, чтобы утешить его, отражало в тихой воде теплые весенние облака. Любуясь фазанами, вылетающими из колючего кустарника или зарослей мелкого бамбука, форелью, резвящейся в глубокой горной реке, он находил покой и умиротворение, которого не чувствовал, находясь среди людей. Здесь не было ни любви, ни ненависти — все одинаково наслаждались светом солнца и дуновением ветра. Но... но он был человеком.
Порою, когда он,
Измученный тоской, он часто забирался на верхушку высокого дуба, раскинувшего свои ветви на склоне горы, и рассеянно любовался видом долины, лежавшей далеко внизу. В долине, неподалеку от Тихой небесной реки, было его селение, и там, похожие на шашки го [139] , тянулись ряды крытых тростником крыш. Над крышами струились едва заметные дымки домашних очагов. Сидя верхом на толстой ветке дуба, он отдавал себя надолго дуновению ветра, прилетавшего из селения. Ветер шевелил мелкие ветви дуба, в солнечном мареве стоял аромат молодой листвы, и всякий раз, когда порыв ветра достигал его ушей, в шорохе листьев ему слышался шепот:
139
Го — японская игра типа шашек.
— Сусаноо! Что ты все ищешь? Разве ты не знаешь, что ни над горами, ни в селении нет того, чего ты жаждешь. Иди за мной! Иди за мной! Что же ты медлишь, Сусаноо?
Но Сусаноо не хотел следовать за ветром. Значит, что-то привязывало его, одинокого, к Стране Высокого неба. Когда он спрашивал себя об этом, лицо его покрывалось краской стыда: в селении была девушка, которую он тайно любил, но в то же время понимал, что не ему, дикарю, любить ее.
Сусаноо впервые увидел эту девушку, когда сидел на верхушке дуба на склоне горы. Он рассеянно любовался белеющей внизу извилистой рекой и вдруг услышал светлый женский смех под ветками дуба. Этот смех дробно рассыпался по лесу, будто мелкие камешки, брошенные на лед, и вмиг нарушил его грустный сон среди белого дня. Он рассердился, как если бы ему выбили глаз, и взглянул вниз, на полянку, устланную травой, — три девушки, видно, не замечая его, смеялись в лучах яркого солнца.
На руках у них висели бамбуковые корзины,— наверно, они пришли за цветами или почками деревьев, а может, за аралией. Сусаноо не знал ни одной из них, но по красивым белым покрывалам, ниспадавшим на плечи, было видно, что они не из простых семей. Девушки гонялись за горным голубем, который не мог подняться достаточно высоко над молодой травой, и
Сусаноо глядел на эту беготню с высокого дуба. Одна из девушек бросила бамбуковую корзину и попыталась схватить голубя, но тот, непрерывно взлетая и роняя белые, как снег, мягкие перья, не давался ей в руки. Сусаноо мгновенно повис на толстой ветви и тяжело спрыгнул на траву под дубом, но, прыгая, поскользнулся и съехал на спине прямо под ноги оторопевшим девушкам.
Какой-то миг девушки молча, словно немые, смотрели друг на друга, а потом весело рассмеялись. Вскочив с травы, он виновато и в то же время надменно взглянул на них. Тем временем птица, бороздя крылом траву, убежала в глубь рощи, шелестящей молодой листвой.
— Откуда вы явились? — высокомерно спросила одна из девушек, уставившись на него. В ее голосе звучало удивление.
— Вон с той ветки,— небрежно ответил Сусаноо.
Услышав его ответ, девушки снова переглянулись и засмеялись. Это рассердило Сусаноо-но микото, и в то же время ему стало почему-то радостно. Нахмурив свое некрасивое лицо, ои еще суровее взглянул на девушек, чтобы напугать их.
— Что смешного? — спросил он.
Но его суровость не произвела на девушек никакого впечатления. Насмеявшись вдоволь, они снова уставились на него. Теперь другая девушка, играя своим покрывалом, спросила:
— А почему вы спрыгнули?
— Хотел помочь птице.
— Но ведь это мы ей хотели помочь! — со смехом бросила третья девушка.
Почти подросток. Самая красивая из подруг, хорошо сложенная, бойкая. Это, наверно, она бросила корзину и погналась за птицей. Сразу видно, что сообразительная. Встретившись с ней глазами, Сусаноо растерялся, но виду не подал.
— Не ври! — рявкнул он грубо, хотя лучше девушки знал, что это правда.
— Зачем же нам лгать. Мы и вправду хотели ей помочь,— заверила она его, а две других девушки с интересом наблюдавшие его замешательство, защебетали, как птицы:
— Правда! Правда!
— Почему вы думаете, что мы лжем?
— Разве вам одному жалко птицу!
Забыв ответить им, он изумленно слушал девушек, которые со всех сторон обступили его, как пчелы из разоренного улья, но затем набрался храбрости и, будто хотел спугнуть их, заревел:
— Ладно! Так и быть, вы не врете, но пошли прочь отсюда, не то...
Девушки, видно, и в самом деле перепугались, отскочили от юноши, но тут же снова засмеялись и, нарвав растущих под ногами диких астр, бросили их в него. Бледно лиловые цветы попали прямо в Сусаноо. Он застыл в растерянности под их ароматным дождем, но, вспомнив, что только что отругал девушек, решительно шагнул навстречу озорницам, расставив свои большие руки.
В тот же миг они проворно скрылись в лесной чаще. Он растерянно стоял и смотрел вслед удалявшимся легким покрывалам. Потом перевел взгляд на разбросанные по траве нежные астры, и его губы почему-то тронула легкая улыбка. Он повалился на траву и стал глядеть на яркое весеннее небо над вершинами деревьев, дымящихся свежей листвой. А из-за леса все еще доносились чуть слышные девичьи голоса. Вскоре они совсем затихли, и его обступила светлая тишина, напоенная ароматом трав и деревьев.