Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

Зинаида Александровна Миркина родилась в Москве в 1926 году. В 1949 году она окончила филологический факультет МГУ, но из-за болезни на пять лет приковавшеё её к постели, распределения не получила и работала потом дома. Писала всю жизнь стихи и прозу. В советское время печататься могла лишь как переводчик из-за религиозной направленности своих стихов. Основные переводы – Р.-М. Рильке, суфийская поэзия. В 90-е годы начали выходить книги – вышло десять поэтических сборников и несколько томов эссеистики и художественной прозы, часть из них в соавторстве с Г. С. Померанцем. З.А.Миркина – лауреат норвежской премии Бьёрнстерне Бьёрнсона.

В сказке Михаэля Энде 1

человек живет на уютно меблированном диске, вертящемся в уютной полусфере, вроде планетария, украшенной звездами и луной. Но вдруг небесный свод треснул и сквозь трещину глянула бездна. В бездне, ни на что не опираясь, стоит закутанная человеческая фигура, – и этот человек ни на чем позвал: «Иди ко мне!» – «Я упаду, – ответил человек на диске. – Ты обманщик, ты зовешь меня в пропасть…»

Трещина за трещиной – весь мир человека разваливается, а человек ни на чем при каждом повороте диска смотрит в глаза и мягким голосом зовет к себе: «Учись падать. Учись падать и держаться ни на чем».

Я помню вечер в Коктебеле, когда Зинаида Миркина читала свои стихи. «Нет, я еще жить хочу!» – воскликнул поэт Р. Он не хотел падать и держаться ни на чем. И как человек на своем рассыпающемся диске, он вцепился в обломки. Но диск рассыпается, открыты или закрыты наши глаза, видим мы трещины или нет.

Мир начинается с нуля.Из ничего встает Земля.И звезд немое волшебствоРождается из ничего.Из полной тьмы восходит свет.Из одного сплошного «нет»,Как океанская вода,Разлилось мировое «да!».О, тот чреватый миром ноль,В котором утихает боль!Та точка, где весы стоят,Уравновешивая ад,Где Дух одолевает весВсех гор и всех семи небес.………………………………..Кто не доходит до нуля,Под тем колеблется Земля,Над тем гремит небесный гром –Тот не становится творцом.Кто до нуля дойти не смог,Тому лишь только снится Бог,И глаза Божьего овалЕго пугает, как провал.(3. Миркина)

Нуль Зинаиды Миркиной – это опустошенность сосуда, в который входит дух Целого. «Одна капля твари вытесняет всего Бога», – говорит Майстер Экхарт 2 . Нуль – это ни одной капли твари, абсолютное ничто твари. И вот здесь, когда все очевидное рассыпается в прах, наступает черед веры. «Вера же есть… уверенность в невидимом» (Послание к евреям, 11:1), которое не может быть удостоверено внешне и постигаемо только внутренне. Говоря языком автора, это черед истины без ее двойников, без застывших авторитетов, без слов, выцветших от тысячи повторов, миг авторитета внутри нас, миг творчества.

Зинаида Миркина обращается к истокам творческого самосознания, о котором писали «Вехи» 3 : к Пушкину, к Достоевскому – и изнутри Пушкина, изнутри Достоевского освобождает их от препятствий, созданных страхом падать и держаться ни на чем, когда вдруг терялась способность идти по водам – и, подобно апостолу Петру, они начинали тонуть (Матфей, 14:30–31). Это не внешний суд (очевидно, немыслимый); это Пушкин судит Пушкина, Достоевский – Достоевского. Да, но устами Миркиной? Странно. Непривычно.

Литературоведы так не пишут. Филологи так не пишут. Пишут – поэты, а у каждого поэта свой Пушкин, свой Достоевский, и в этом своем Достоевском Зинаида Миркина видит его взлеты и провалы: так, как поэты видят взлеты и провалы своих героев. Ибо для каждого подлинного поэта его герой – сын, единосущный отцу… Можно не согласиться с Пушкиным Марины Цветаевой (у вас, может быть, – ваш Пушкин, ставший частью вашего внутреннего мира). Но некорректно возражать, что «Мой Пушкин» Цветаевой 4 – не настоящий Пушкин. Настоящий Пушкин – это именно Пушкин личного восприятия, Пушкин читателей, а не памятник на площади и не условная схема юбилейных статей.

Все поэтические воплощения Пушкина или Достоевского – это факты одновременно двух творческих биографий: посмертной – того, о ком пишут, и живой биографии пишущего. Творческая личность познается творческой личностью. Лирический отклик на лирику не менее истинен, чем структурно-семиотический анализ (целостно истинен). А доподлинный Пушкин, доподлинный Достоевский – вечная, неисчерпаемая тайна, к которой можно бесконечно подходить – и никогда нельзя окончательно, бесповоротно прийти так, чтобы и говорить больше не о чем и пересматривать нечего. Зинаида Миркина, может быть, глубже других заглянула в эту тайну: до конца, до предстояния вместе с Пушкиным и Достоевским на Страшном Суде. Но это не документ из канцелярии с печатью Страшного Суда. Это поэт глазом своего сердца увидел поэта. Каждый подступ к великой тайне – «опыт», эссе (слово «эссе» и значит: опыт, попытка). Это эскиз целого. Факты, документы – осколки целого. Сами по себе они не складываются во что-то живое. Душу в глину вдувает художник, монтирующий факты, создающий из «фактов жизни» Пушкина и Достоевского живого героя. Всегда единосущного его собственной личности. «Пушкинская речь» Достоевского говорит мне и о Пушкине, и о Достоевском (неизвестно, о ком больше). «Мой Пушкин» Цветаевой – о Пушкине и о Цветаевой. «Прогулки с Пушкиным» Синявского (Терца) – о Пушкине и о Синявском. Так и эта книжка – самораскрытие ее автора. На той предельной глубине, которая автору доступна.

Дух нельзя измерить ничем, кроме духа. Только собственной глубиной, ожившей от прикосновения слова, я могу проникнуть в глубину поэта. И в процессе измерения я одновременно изменяю и его (приближая к себе), и себя (приближаясь к нему, вмещая его в себя). Я постигаю его собой (это субъективно); но в ходе постижения я действительно меняюсь и в себе постигаю его (его, существующего вне меня). Бердяев писал, что глубинное познание «транссубъективно» (то есть лично мое и в то же время не только мое) – по ту сторону объективного и субъективного.

Познание Целого подобно борьбе Иакова с ангелом, как ее описал Рильке:

Кого тот ангел победил,Тот правым, не гордясь собою,Выходит из любого бояВ сознанье и расцвете сил.Не станет он искать побед.Он ждет, чтоб высшее началоЕго все чаще побеждало,Чтобы расти ему в ответ.(«Созерцание». Перевод Б. Пастернака)

Не очень важно, какого поэта мы больше познаем в «Моем Пушкине», в «Истине и ее двойниках» и подобной «прозе поэта». Важнее, что мы познаем Поэта и сквозь него – «Поэта величайшего». Так – поэтом величайшим – Тагор называл Бога.

Григорий Померанц