Избранные эссе
Шрифт:
В путях преображения Иван, Петр, Сидор начинают существовать, как органически и свободно слитые воли. Тут «свободное волеизъявление не всего народа». Тут гармонически осуществленное народоправство. Количество не соединяется механически, а становится единым целым организмом, народом, имеющим свое единое лицо и включающим в себя отдельные индивидуальные лица. Это не горсть песка коллектива, а крепкое единство всех частей каменной глыбы.
В пределе преображения в полноте там, — «где двое или трое во Имя
Другими словами, двое или трое не слагаются, как отдельные механические единицы коллектива. Двое или трое не срастаются, как органическое единство творящего свою волю народа. А слагаясь, сращаясь, они не остаются равными себе, но приобретают от факта сложения, сращения еще нечто, что в них не заключено нечто, что по существу больше их, что преображает и вновь определяет их.
В этих линиях можно искать многих путей. Тут пути наши, пути демократии, пути социализма.
Три эти слова определяют большую и подлинную степень преображения первоначальной тьмы коллектива. Они возможны лишь при достижении значительного совершенства.
Но, конечно, они не завершение, они не окончательное преодоление, не окончательное преображение, не святость, не полнота последней реальности, не момент слияния с Богом.
И в этом отношении движение мыслится бесконечно долгим и трудно определимым в отрезке времени наших жизней.
Тут важно только утвердить подлинную реальность, подлинную сущность этих путей.
Кто имеет к ним «талант», тот должен и вправе идти по ним, потому что в пределе они ведут к последней полноте Божества.
От камня до духа, — все суще и все неизбежно в последней полноте.
О материнстве.
Слепая земля несла в своих недрах слепое семя. Не она выбирала судьбу свою и не семя волей своей избрало себе недра земли, а так было назначено им.
И в отдаче своего плода миpy земля принесла не своей волей избранную слепую жертву.
Дальнейшая степень преображения этого пути, — опознавшее себя материнство.
Часть себя становится иной жизнью и остается кровно слитой с начальной жизнью.
В материнстве есть воплощенное существование в себе и в другом, — в другом, отдельном от себя. Мать, оставаясь в сыне, отдает его всем дорогам земным, всем полям земным, всем страданьям, и соблазнам. Мать уже не вольна в судьбе сына, и вместе с тем неразрывно связана во всех его путях с ним.
В материнстве предельное ощущение гибели, потому что нет никаких сил вмешаться в сыновний путь.
В материнстве самая великая любовь, потому что оно издали и без возможности что-либо изменить влечется за сыновним путем и как бы соживет в своей раздельности с этим сыновним путем.
Материнство не имеет крыльев, потому что оно не может решать. Оно только разделяет чужое решение. Оно страдает чужим, вольно избранным страданием,
Материнство не виновато, но ответственно. И вместе с тем даже в ответственности оно не может выбирать своих решений.
Материнский путь в степенях преображения может иногда стоять неизмеримо ниже сыновнего пути, но даже и это не избавляет его от ответственности и боли за более преображенную степень.
Тут все не волею избрано, а до конца неизбежно.
Тут в гибели нет сознания преодоления, в страдании нет ощущения достиженья, тут земля молчит, а звери воют, а люди исходят мукой от не завершаемой жалости.
Но ничего, ничего изменить нельзя.
Потому что можно не вести и выводить, а только сопутствовать.
О сыновстве.
Сопутствовать, — другому.
Земной путь, материнский путь сопряжен с существованием сыновнего.
Для матери нужен сын.
Для воплощения материнства воплощение сыновства.
Важно знать, — есть ли и обратная необходимость и обратная зависимость.
Или вышло семя из недр земли, принесла земля миpy свой плод, — и дальше, — пути не встретятся.
Или, — в другой степени, — отдала мать сына всем дорогам жизни и больше к ней сын не вернется.
Еще точнее, — нужно ли и неизбежно ли для сына сопутствие матери.
Все люди сыновья.
Но есть сыновья, не причастные сыновству. Это те, дорога которых иначе намечена, которые имеют крылья иных путей.
Много плодов земных идет в пищу птицам и зверям и не все вновь обращаются, как семя, в земные недра.
Но есть люди, причастные сыновству. Это те, кто знает и нуждается в вечном следовании за ними матерей, не могущей помочь и бессильной что-либо изменить.
Причастны сыновству те, кто даже будучи вождями, всегда остаются ведомыми, те, кто идет не в одиночку, а всегда чувствует за собой идущих и ведомых им.
Это те, перед которыми впереди не прорубленная дорога, а заросшая лесная чаща.
И наконец, — главное, — причастные сыновству, идут не к победе в легкой борьбе, а могут побеждать, только принесением себя в жертву. Плоды же победы, — не для них.
Сыновство определяет их подвиг, как жертву, как защиту собою, — своей кровью и мукой, — тех, кто стоит за ними.
И вот тут ясно, что самый высокий подъем их в степенях преображенности, не исключает, а наоборот предрешает минуты бессилия, минуты звериного воя, минуты такие, когда они падают на землю и ничего не могут, и хотят только, чтобы чья-то, тоже ничего не могущая изменить рука, прикоснулась к ним, чтобы путем прикосновения к матери они осознали, что они не до конца одиноки, что ничего не меняющая связь их с недрами дает передышку, наполняет новыми силами.