Избранные письма. 1854-1891
Шрифт:
Теперь два слова о другом. Что Вы в Царском [378] , я очень рад за Ваше здоровье. К тому же я нахожу, что именно зимой в Царском поэзии гораздо больше. Там есть все прелести русской провинции и есть близость невской клоаки [379] для дел. Будь мои доходы хоть сколько-нибудь повыше, то я бы, очень может быть, по зимам был бы соседом Вашим, и мы проводили бы прекрасные вечера в спорах и соглашениях (я бы Вронского хвалил, а Вы бы бранили его, Вы бы Шатова [380] хвалили, а я бы ненавидел его, а все-таки было бы хорошо). В Петербурге же я долго жить просто не умею!
378
Царское — Царское Село, уездный город под Петербургом.
379
Невская клоака — то есть Петербург.
380
Шатов — один из героев романа Ф. М. Достоевского «Бесы».
Очень рад, что «Наваждение» [381]
Роман начал из русской жизни по Вашему желанию… Но не знаю, не слишком ли дерзок он будет… «Оставьте всякую надежду». Ничего, кроме прозы и разрушений, почти впереди, не только в Европе, но и у славян и даже в Азии… С той поры, как этот су… сын микадо [383] японский надел цилиндр европейский… Чего можно ожидать от Азии? Цилиндр и сюртук — это внешний признак, как опухоль желез в чуме. А зараза, значит, уже в крови, если и одежда понравилась. Мусульманство везде гибнет под ударами не христианства (какое это христианство, и петербургское, и лондонское… Христианство вот здесь, в Оптиной, да на Афоне), но под ударами все того же прогрессивного европейского мещанства, у нас притаившегося за Гуркой [384] , за Скобелевым [385] , за мужиком, а в Англии (по-своему гнетущей и разлагающей мусульманство) — за лордами, у которых очень скоро отнимут право первородства и разжалуют в мещане и простые землевладельцы, так, как разжаловали наших Вронских, Облонских и Шастуновых — в эти же самые благодетельные реформы…
381
«Наваждение» — один из многочисленных исторических романов Вс. С. Соловьева, публиковавшийся в журнале «Русский вестник» 1879 г.
382
у Кай я Калигулы нашего… — иронический намек на авторитарность М. Н. Каткова. Гай Цезарь Калигула (12–41) — римский император, прославившийся садистской жестокостью.
383
Микадо — титул японского императора.
384
…за Гуркой… — Имеется в виду генерал И. В. Гурко.
385
Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882) — генерал. Выдвинулся во время экспедиции в Хиву (1873 г.) и Коканд (1875–1876 гг.). Русско-турецкая война 1877–1878 гг. принесла ему громкую известность. В 1880–1881 гг. отличился. при осаде и штурме укрепления Геок-Тепе в Закаспийской области.
Понимаете — все один черт… Все Гамбетта, Вирхов, Ласкер [386] , Тьер [387] , Бильбасов [388] , болгарский прогрессист Шатов [389] … Все одно, одно… Где же луч, где заря, где варвары? Их нет! А без варваров что делать?
Трудно это изобразить ясно в романе, но хочу хоть неясно, да изобразить… (…)
Знаете, здесь, в монастыре при трапезной, чересчур уж скромная пища, поневоле бесы искушают лишний раз вспомнить о Ваших хересах, супах и пирогах! «Что имеем не храним, потерявши плачем!» (…)
386
Эдуард Ласкер (1829–1884) — германский политический деятель, один из вождей национал-либеральной партии.
387
Луи Адольф Тьер (1797–1877) — французский политический деятель и историк. Автор получившей широкую известность «Истории революции». Занимал посты министра внутренних дел и торговли. После поражения Франции в войне 1871 г. — премьер-министр и президент Республики. Энергично боролся с Парижской Коммуной.
388
Василий Алексеевич Бильбасов (1838–1904) — историк и публицист. Занимался историей средних веков и царствованием Екатерины II. Профессор Киевского университета. В 1871 г. оставил кафедру и посвятил себя журналистике как постоянный сотрудник и фактический редактор либеральной газеты «Голос».
389
Не говорите, ради Бога, этого Достоевскому… Убьет! (Примеч. К. Н. Леонтьева).
Публикуется по автографу (ЦГИАЛ).
108. Вс. С. СОЛОВЬЕВУ. 1 марта 1879 г., Оптина Пустынь
(…) Право, хорошо бы нам с Вами летом побеседовать обо многом, сидя на широких пнях в здешнем бору. Вы, мне кажется, немножко меньше стали бы нападать на монахов и попов. Верьте человеку, который родился в 31 году, а в детство, как видите, еще не впал, что для нас, русских, это самый существенный вопрос. Православие — это нервная система нашего славянского организма, и как хранить и лелеять художественную красоту и государственную силу этого организма, если мы нашим либеральным, общеевропейским отчуждением будем ослаблять постепенно эту нервную жизнь, эти органически духовные токи?
Достоевский, Ваш любимец, понял это. Правда, Ваш мыслящий, смелый и ученый брат сулит нам какого-то оригеновского журавля в небе [390] , вместо той старой, но еще верной синицы, которую мы держим в руках. Но (становясь даже на его точку зрения) я скажу вот что: мыслители и философы никогда положительного культа не могли создать, для этого надо быть пророком, надо дать догмат и обряд, а пока нет нового догмата и нового поэтического твердого обряда, всякая, даже и мистическая, философия есть не что иное, как лишнее орудие разрушения. Я очень люблю Владимира Сергеевича, всегда его статьи внимательно читаю, очень много о нем здесь думаю, во многом в общих взглядах согласен с ним (даже восторженно согласен!). Но… хоть бы по вопросу о вечном загробном наказании… нет ли и тут чего-то эмансипирующего, эвдемонического, приближающегося к какой-то прогрессивной гуманности, к чему-то более имманентному и эгалитарному, чем к аскетически-трансцендентальному?..
390
…какого-то оригеновского журавля в небе… — Имеется в виду учение знаменитого христианского богослова Оригена (III в.), одним из центральных пунктов которого было признание свободы воли у человека. Во многих существенных догматических понятиях Ориген расходился с церковью и в VI в. был осужден как еретик, память его предана анафеме и сочинения объявлены подлежащими истреблению.
Боюсь, не ищет ли он все основания на любви… Но «любы есть плод», а начало христианской премудрости есть страх Божий. А за неимением страха Божия недурен страх Бисмарка, Муравьева-Виленского [391] и императора Николая?.. Очень недурен этот страх!.. Какая может быть тут на земле любовь! Я смею думать, что проповедь бесстрашной любви есть не что иное, как «lе monde a l'envers» [392] , бессознательная подготовка имманентной религии, антитрансцендентальной, т. е. антихристианской, т. е. Царства Антихриста…
391
Михаил Николаевич Муравьев-Виленский (1796–1866) — государственный деятель. Участвовал в Отечественной войне 1812 г., ранен под Бородином. Был близок к декабристам, но отошел от их деятельности. Занимал посты губернатора в Могилеве, Гродно, Минске и Курске. Проводил политику русификации Западного края. В 1857 г. назначен министром государственных имуществ. Упорно противился освобождению крестьян и был одним из вождей крепостнической партии. Во время польского мятежа 1863 г. назначен генерал-губернатором шести северо-западных губерний и жестокими мерами подавил восстание.
392
Вывороченный мир (фр.).
Любовь может на земле восходить лишь как благоуханный дымок, «яко кадим пред Тобою!», не она жжет… жжет курение наше, огонь страха, а любовь есть лишь тонкий и высший продукт страдальческого самосгорания всей нашей жизни земной…
Она ведь ужасна, эта жизнь, и никогда не поправится!
Чего ждать от человечества, когда во Франции Греви [393] , микадо японский надел цилиндр и даже в Болгарии, в Болгарии вместо какого-нибудь здоровенного царя-пастыря бельгийская конституция…Это не шутки, а очень серьезная, грубая и простая вещь… Европа есть прогресс, т. е. ложь и заблуждение… Франция (и Бельгия отчасти) есть культурный пуп Европы… Цилиндр (парижский, т. е. прямо из глубины пупа) есть признак Европы, прогресса, эвдемонизма, лжи в принципе… Бельгийская конституция в Тырново [394] есть не что иное, как орлеанизм [395] , тьеризм в самом новом гнезде славянства, отречение сразу от самодержавно-византийских преданий, ступень к болгарскому Греви и скрытому за ним Гамбетте…
393
Жюль Греви (1807–1891) — третий президент Французской Республики.
394
…конституция в Тырново… — конституция Болгарского княжества, принятая в 1879 г. в г. Тырново и основанная на принципе личной и общественной свободы. Она установила в Болгарии парламентское правление.
395
Орлеанизм — политика орлеанистов, то есть сторонников восстановления на французском престоле орлеанской ветви династии Бурбонов.
Словом, везде один черт.
Спасемся ли мы — великороссы?
Что-то не верится…
Я бы все это хотел и Владимиру Сергеевичу [396] написать, но он мне объявил, что писать писем не в силах. (…)
Публикуется по автографу (ЦГИАЛ). Частично опубликовано в кн. Лит. наследство. Т. 86. Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования. М., 1973. С. 473.
109. Н. Я. СОЛОВЬЕВУ. 7 марта 1879 г., Оптина Пустынь
396
Владимир Сергеевич — Вл. С. Соловьев.
(…) Что касается до меня собственно, то естественное развитие обстоятельств шаг за шагом довело меня до убеждения, что мне, именно мне, Кудиново больше не угол, не убежище. Много, очень много есть причин, по которым мне следует думать теперь о том, чтобы свить себе последнее гнездо здесь, в Оптиной. Здесь от меня не требуют ни денег, ни подвигов, дают плоти моей такую свободу (т. е. не налагают никаких обязанностей, не сообразных с моим устроением), а смирять дух перед духовниками я привык давно. Мне только и нужно одно, чтобы ко мне не приставали. Здесь не чувствуешь того страха, который чувствовали в Угреше от судорожного и бессмысленного самодурства Пимена. Живет человек в скиту, ну, живет! Пишет что-то? Ну, пишет! И только. И его оставляют в покое.
Я ужасно любил Кудиново с самого детства, я заботился о сохранении его даже издалека, из Турции, я постарался даже повлиять на мать свою, чтобы хотя половину его отдать в верные руки — Маше, это было столько же для Маши, сколько и для Кудинова. И теперь видеть, что все должно погибнуть из-за каких-нибудь 360 руб (лей), не выплаченных вовремя! Я писал туда и сюда. Если никто не подаст мне руку помощи и Кудиново продадут за бесценок с аукциона, то больше моего потеряют другие. Я, верьте мне, вынес уже довольно покойно такие удары судьбы (Вы ведь и понятия не имеете о внутренней жизни моего сердца), что и к этому я заранее подготовил себя. Это не застанет меня врасплох. Но каково будет Маше, которая и без того слишком расположена к унынию и отчаянию, не получит никакого остатка для покупки кельи в Белевском монастыре, или дома в Белеве [397] , или дома в Козельске и знать, что ей, больной и во всем разочарованной, не имеющей даже умственного призвания, которое поддерживает до последнего издыхания (как, например, мое, от которого никто и ничто меня отбить не может), каково ей будет всю остальную жизнь проживать по чужим домам?
397
Белев — уездный город Тульской губ.