Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Пришлось уйти ни с чем.
— Что же делать? — спросил Железняк.
Бакай молчал.
В смутном настроении пришёл Иван на другой день на работу. Бригада Половинки собирала очередной двух тысячетонный пресс. Гудок застал его уже около бригадира.
Часа через полтора после начала работы к прессу подошёл инженер из конструкторского бюро, посмотрел, как Железняк монтирует систему смазки, удовлетворённо кивнул головой и сказал:
— Тут будет одно небольшое изменение, товарищ, извините, не знаю вашей фамилии.
— Железняк.
— Будет
Он положил на станок лист бумаги с двумя рядами цифр, словно нанизанных на одну ниточку. На глаза Железняку попался знак синуса, ещё неизвестный ему и непонятный. Изучение тригонометрии должно было начаться в десятом классе.
— Вот, смотрите, — продолжал инженер, — тут у нас может получиться что-то вроде гидравлического удара, а мы должны его избежать. Ясно?
— Ясно, — тихо ответил Иван Железняк, хотя ему ничего не было ясно.
— Так вот, я сделал подсчёт, придётся сменить всю магистраль. Длину медной трубки сами сможете подсчитать?
— Лучше, если вы это сделаете.
Иван покраснел так, что даже затылок стал горячим.
— Ну хорошо, — понимая молодого рабочего, сказа! инженер. — Сейчас я вам всё пришлю. Между прочим, сколько у вас за плечами классов?
— Восемь.
— Ну, видите, до тригонометрии один шаг остался. Снимайте старую магистраль. — И он быстро направился в контору мастера, сел за стол и склонил голову над расчётом.
Инженер вернулся с расчётом, принесли новые медные трубки. Иван быстро заменил магистраль, и через час никто уже не вспоминал об этом случае. Только у самого Железняка осталось сознание, что к огромному количеству забот в его жизни прибавилось ещё одно очень важное и неотложное дело.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Все эти жаркие дни конца августа 1951 года Марина Железняк прожила в напряжённом ожидании. Она прислушивалась к каждому звуку, который раздавался в лесу, возле пионерских палаток, она слушала скрип песка под чужими, незнакомыми шагами. Она часто приходила на пляж, на то место, где встретила Кирилла, и долго лежала под вербами, пересыпая, словно переливая из руки в руку, мелкий белоснежный песок.
Если бы её спросили, почему ей хочется увидеть Кирилла, девушка не сумела бы ответить. Нет, мысль о любви не приходила ей в голову. Она просто должна была увидеть Сидоренко, а он всё не шёл и не шёл.
День проходил за днём, и уже приходили в голову ревнивые мысли, хоть Марина хорошо понимала — ни ждать, ни ревновать она не имеет никакого права.
«Но ведь он сказал: «Приеду!» Обещал приехать! — думала она, лёжа на песке. — Вот эти вербы слышали, я могу их позвать в свидетели. Почему же он не едет? Почему?»
Так в эти дни августа Марина вдруг поняла, что любит Кирилла. Она вспоминала
И всё-таки он не приехал. Почему? Марина доискивалась причин, рисовала в воображении разные ужасы.
И вот наступил последний вечер, когда зажгли прощальный костёр, пели «Картошку» и «Взвейтесь кострами…», вспоминали прошедшее лагерное лето, весёлые экскурсии, походы, беседы и спортивные состязания.
А утром последняя линейка и последний рапорт, и вот уже отряд за отрядом идут к станции железной дороги, а смолистая лесная тишина снова опускается на чёрный круг от вчерашнего костра, на вытоптанные большие квадраты, где стояли белые палатки…
Иван, ожидая приезда сестёр и брата, многое передумал и приготовился к разговору с Андрейкой.
Ещё не ступив на площадку лестницы, он услыхал шум в своей квартире. Широко распахнув дверь, вбежал в коридор и увидел их всех, своих милых пионеров. Какие же они стали красивые, как загорели за лето!
Андрейку просто не узнать. Мальчик вытянулся за два месяца, стал тонкий и гибкий, как стебель, на обожжённом солнцем носу лупится кожа, а глаза блестят весело, смешливо. Ему двенадцатый год, но можно дать все четырнадцать.
Христина очень выросла за лето. Лицо у неё тонкое, строгое, худощавое, и чёрные густые, чуть вкось приподнятые брови кажутся нарисованными. В разговоре она то опускает пушистые чёрные ресницы, то неожиданно поднимает их и тут же снова опускает, словно не хочет показывать тёмный, агатовый блеск своих глаз. Она в том чудесном возрасте, когда девочка превращается в девушку, и сейчас ещё трудно представить, какой она станет через два года.
А Марина за лето откровенно, даже чуть вызывающе расцвела. Ещё весной это была обыкновенная молоденькая девушка, на взгляд Ивана, может чуть красивее некоторых, а сейчас — боже мой, какая стала красавица! Что-то новое появилось в её лице, никогда раньше не виданное. Словно свет горит в глубине глаз. Движения изменились, стали порывистее. И вся она напряжена, как струна. Чего ждёт она, на чью песню откликается? Ничего об этом не знает Иван!
Через несколько минут вся семья сидела за столом. Сёстры и Андрейка соскучились по дому. У каждого было что рассказать.
Ивану тоже хотелось поведать о своих успехах. На этой неделе ему дали пробу на пятый разряд. Было чем похвалиться, но сейчас Иван думал не об этом. Он всё примерялся, как подойти к главному разговору, и никак не мог начать. Так не хотелось видеть хмурым возбуждённое, сияющее Андрейкино лицо…
Обед кончился. Андрейка выскочил из-за стола.
— Спасибо, — сказал он. — Я сейчас к ребятам побегу. Можно?
Он всегда спрашивал Ивана и отказа никогда не получал. Но на этот раз случилось неожиданное.