Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Просите, — сухо сказал парторг.
Секретарь вышла, и через мгновение старший лейтенант Савочкин появился в кабинете. Они не виделись со дня неприятного разговора. Начальник отделения за это время почти не изменился, только появилась ещё одна звёздочка на погоне, и, может, потому теперь в каждом его слове и движениях стало больше уверенности.
Поздоровавшись, старший лейтенант медленно опустился в кресло перед столом.
— Что хорошего? Или, вернее, какие неприятности вы принесли с собой на этот раз?
— Вы правы, — улыбнулся Савочкин, — мои деловые посещения никому
— Что ж такое случилось? — стараясь быть весёлым и спокойным, спросил парторг. — Опять моего Петьку в криминальных делах обвинять будете? Должен вас разочаровать, он уже два месяца в пионерском лагере.
— Знаю, — очень серьёзно ответил Савочкин. — Может, это и спасло его от множества неприятностей.
— Я попросил бы вас не говорить загадками, — сухо сказал Ковалёв. — Извините, но у меня время ограничено…
— Да, видно, что оно у вас очень ограничено, — старший лейтенант не обратил никакого внимания на резкий тон, — настолько ограничено, что вы даже не можете уделить несколько минут, чтобы узнать, где бывает и что делает ваш сын. И это несмотря на то, что я предупреждал вас о наших подозрениях. Должен сказать, ваша жена интересуется воспитанием сына ещё меньше. Считается, что у парторга ЦК на Калиновском заводе должен быть образцовый сын. А о том, что этот образцовый сын чуть не оказался в воровской шайке, никто не хочет подумать.
Ковалёву стало холодно. Если бы у Савочкина не было точных данных, он никогда не решился бы говорить таким тоном.
— Факты? — Ковалёв насилу выговорил это слово. Во рту у него пересохло.
— На прошлой неделе мы изъяли целую шайку воров. Члены банды были разбросаны всюду — и в Славянске, и в Дружковке, и у нас. Они попались с поличным, и доказать их вину будет нетрудно…
— А при чём тут мой Пётр? — не вытерпел Ковалёв.
— Подождите, дойдём и до него. Мне очень неприятно, что среди них оказался и один из бывших наших лучших рабочих — Кирилл Сидоренко. Правда, должен сказать, его роль для меня не совсем ещё ясна.
Савочкин говорил не спеша, словно заново обдумывая всё дело. Круглое усталое лицо его было задумчивым и грустным.
— Воры вербовали себе помощников среди ребят. В прошлый раз, когда я приходил к вам, ребята играли в переправу оружия партизанскому отряду, и, конечно, никому из них и в голову не приходило, что так называемое «оружие» — самые обыкновенные папиросы из табачного киоска. Вот список мальчиков, которые оказались втянутыми в эту игру, и я очень прошу вас побеседовать с их родителями…
Он положил на стол лист бумаги. Ковалёв увидел: имя Андрея Железняка стояло вторым после Петра Ковалёва.
— У вас уже полная ясность в этом деле? — спросил парторг.
— Главаря шайки мы ещё не нашли, но к детям это отношения не имеет. Прошу вас обратить внимание на то, что серьёзно замешанным в этом деле оказался Андрей Железняк. Один из преступников, некий Кравчук, сам недалеко ушедший по возрасту от ребят, дал показания об его участии. Запутала мальчика родственница Железняков, живущая в Дружковке. Старый, нехитрый, но хорошо действующий приём: дала денег, а потом припугнула. Впрочем, с протоколами допроса вы можете ознакомиться. — Лейтенант помолчал,
Ковалёв тоже встал, вышел из-за стола, подошёл к старшему лейтенанту, и Савочкин увидал в глазах парторга боль и тревогу.
— Я хочу сказать вам большое спасибо, — произнёс Ковалёв, крепко пожимая широкую сильную руку. — Спасибо, и извините за ту нашу первую встречу. Для меня это урок, и хороший урок. Ещё раз благодарю.
Старший лейтенант Савочкин был готов к чему угодно, даже к повторению прошлогоднего разговора, только не к такому повороту. Он понял искренность чувств Ковалёва, но что сказать в таком случае, не знал. На язык шли какие-то официальные слова, явно непригодные в таком разговоре. Впрочем, молчать было невозможно, и совершенно растерявшийся Савочкин сказал:
— А я тот разговор и забыл совсем. Разрешите идти?
Они распрощались немного смущённо, но дружелюбно, даже подчёркнуто дружелюбно. Обоим воспоминание об этих встречах не принесёт радости. Дверь за старшим лейтенантом милиции закрылась, Ковалёв попросил к себе никого не пускать, положил на стол листочек бумаги со списком и задумался.
Вот перед ним одиннадцать имён мальчиков, Ковалёв не знает их всех, не видел, какие они, светлые или тёмные, длинноносые или курносые, но хорошо знает их родителей или родных. Первым в списке, как нарочно, стоит Пётр Ковалёв, его Петрик. Кто виноват, что это имя оказалось на листочке бумаги со штампом милиции? Будем говорить прямо: виноват в этом он, Алексей Михайлович Ковалёв, больше никто. И в том, что эти мальчики оказались в банде, есть тоже его доля вины.
Список на столе — это призыв к нему: проверь себя, погляди, где ты был невнимателен, в чём ты ошибаешься, помни, на какой пост поставила тебя партия. И не забудь: там, где не работаешь ты, обязательно начинает работать кто-то другой.
— Ну хорошо, — вслух сказал он, — о самокритике ещё не раз придётся подумать. Но что делать сейчас?
Он взглянул на список. Может, просто пригласить сюда, в кабинет, родителей всех этих ребят, которые попали в беду, — пусть старший лейтенант Савочкин доложит обо всём этом деле…
Вот и будет ещё одна «птичка» в графе проведённых мероприятий, заседаний и собраний, а какой толк из этого? Нет, тут надо действовать иначе. Он сам должен побывать в доме у каждого, присмотреться, как живут все эти люди — среди них ведь немало и коммунистов, — а потом все вместе они найдут правильный путь.
Но прежде надо навести порядок в собственном хозяйстве. Петрик хороший мальчик, только очень шустрый, энергии у него чересчур много, и не знает он, куда эту энергию приложить, а отец об этом не подумал. Но если ему объяснить, что скрывалось за этой интересной игрой и куда она могла его привести, когда поймёт, по краю какой пропасти прошёл он сам и его курносые друзья, то дело будет сделано. Надо только, чтобы он сам понял и, главное, чтобы всё понял его отец.