Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Ничего, Алеша! Се ля ва, как говорят мальчики. А ты уже не мальчик…
Сейчас придет и будет пить чай из редкого сервиза. С райскими яблочками… Может быть, одна такая яблоня и осталась где-нибудь у Богмы! А завтра вся слободка заговорит о том, что Алеша, к которому Надя с детства тянулась, поумнел.
Веселая будет свадьба! Богатая. Знатная.
А потом? Придет из армии, окончит институт. Спокойно и уверенно. И выберет себе место по вкусу, подальше отсюда. И Надя поедет с ним, куда он скажет,
Думая так, Алеша на улице столкнулся с матерью. Сучкова оглядела его: белая рубашка и галстук производили впечатление, судя по тому, как задержались на них ее обложенные морщинами глаза.
— К Распоповым? — спросила она брезгливо, а не гневно.
Алеша промолчал. Мать ждала.
— Она тебе ребенка привезла, — сказала мать.
— Какого ребенка? — растерялся Алеша. — Где он?
— В животе.
Мать усмехнулась громко и жестоко. Стало жутко. Ничего умнее придумать не могла. Ну, Сучкова!.. Фантазия на уровне амебы. Ну, мать!.. Дает!
В стороне остались береза и пустой пень — там, куда крылом взлетала мягкая лужайка. Запершило, засаднило в горле…
Анка сама сказала ему все. Все как есть. Никто ее за язык не тянул. И о ребенке сказала бы… Оттого она и прекрасна, что честна. Вот почему так горько, что жизнь развела их…
Но не думать о ней… Прекрасная Анка была с другим, раздевалась, ложилась к нему в постель… Ну, что еще представить себе, чтобы изгнать ее из своей памяти? А чего еще надо? Хватит!
Он правильно и твердо шагал. Надо жениться и поставить точку. И это станет так же непоправимо, как то, что сделала Анка. Он уже решил. По-мужски… Анка прекрасна, но Надя еще прекрасней. Да!
— Эй!
В том месте, где забор, оттесняемый взгорьем, подходил вплотную к особняку, под окном, в пятне света, падавшего на траву, сидел Гутап. На газете, аккуратно подстеленной под себя…
— Опять ты? Я предупреждал тебя, — напомнил он.
Алеша поднял узкие брови и опустился на траву рядышком, ощутив такую усталость, что едва доставало сил, чтобы вытянуть из кармана пачку сигарет.
— Сижу, — сказал Степан, — будто знал, что ты придешь. Зачем она тебе? Я уже спрашивал… Ответь, пожалуйста…
— Надя?
— Анка вернулась. Уходи.
— Нужна.
— Уходи, Алеша.
— Слушай, — попросил он, вытряхивая сигареты и угощая Степана, — пусть сама выбирает!
— Так! — Степан засмеялся. — Анка скоро мамочка, а ты, значит, на заранее подготовленные позиции?
— Степа!
И так мирно, так печально остановил его Алеша, что тот осекся и перестал смеяться.
— Откуда знаешь про Анку?
— Слышал.
— Треп! — сказал Алеша неверяще.
— Твоя мать сейчас тут была…
— Тут?
— А где? Старые Богмы в городе, какой-то вечер в поликлинике, юбилей…
— Ну?
— И разговор было слыхать, — продолжал Степан. — Форточка открыта… Тепло уже!
— Про Анку? — требовательно перебил Алеша.
— Надя сказала твоей матери, что Анка беременная. А ей Анка сама призналась… Прибегала: как быть?
— Анка?
— Прибегала советоваться. Все ж таки-врачи… Хоть и зубные…
— Наговаривает она на себя!
— Возможно… Сказала, как его зовут.
— Кого?
— Который ребенка сделал.
— Как же зовут его?
— Константин какой-то.
Степан рассказывал, сам, похоже, ошеломленный новостью. И, видно, не отдавал себе отчета в том, что помогает Алеше оторваться от Анки, да так, чтоб не оглянуться… Спасибо тебе, Степан. Ты не понимаешь, что во вред себе говоришь, но ведь новости — они для того и новости, чтобы их тут же распространять! Особо те, что людей порочат. Как же! Слободка знает это от века. И Степан вот говорит…
А может, Степан сочувствует? Может, правду пишут, что любовь делает людей лучше? И Степан стал выше и лучше самого себя, потому что любит Надю с веснушками, забрызгавшими ее лицо… Любовь — она возвышает… До известных пор…
Уже под дубом, возле самых Анкиных ворот, Алеша остановился. Чтобы легче стало дышать… Двести лет рос на земле этот дуб… Для чего? Будет на качелях, подвешенных когда-то Сергеичем, качаться Анкин ребенок…
А зачем ты примчался под этот дуб, Алеша? Чего ты прибежал сюда? Он боялся за Анку, как ни странно. С ума сойти, но он жалел ее. Засудачит слободка — не остановишь. Ей теперь лучше носа из-за калитки не показывать, Анке.
Об этом он подумал уже у калитки, прежде нем застучать в нее. Долго никто не открывал, не подходил, не спрашивал, кто здесь и зачем, и он, начав стучать осторожно, осмотрительно, теперь нервно колотил в безвинные доски.
Калитка распахнулась неожиданно — не услышал он никаких шагов из-за шума, созданного им самим. Он увидел Анку не в малиновой кепочке, а в большом платке, наспех накинутом на плечи, и медленно опустил руки.
— Ты? — спросила она недобро.
Он улыбнулся — и насмешливо и смущенно.
— Ну я… Не видишь, что ли? — спросил, качнувшись.
— Пьяный?
— Вот тебе раз!
— На ногах не стоишь, а врешь! Иди отсюда! Не хочу, чтобы нас мусолили….
— Аня! — нежно сказал он. — Голова закружилась, а вообще-то я не пьяный! Шестью шесть — тридцать шесть… Девятью девять — восемьдесят один… Пожалуйста!
Анка нетерпеливо задохнулась:
— Перестань, паяц! Ты чего явился?
Алеша покрутил головой, пожал плечами:
— Просто так…
— Чего тебе нужно? — крикнула она озлобленней.