Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Я понял, зачем мне сказал Толя, что случилось. Он боялся за Галю. Сейчас ему было и радостней и горше всех. Он нашел Галю и думает о ней. Наверно, никто не брал и не гладил такими руками, как у Гали, его голову, испохабленную стригущим лишаем. Никогда и никакими, кроме материнских.
А впереди — немцы.
Меня тоже не обнимали, не гладили…
Я слышал, как он клялся ей в любви у степной дороги, и завидовал ему. И вдруг я подумал: он наврал. Он боялся, что кто-нибудь отобьет у него Галю, и сказал
Я стал вспоминать своих знакомых девушек и оставаться с ними в степи. Но я не видел степи. Не потому, что была ночь, а потому, что видел я московский переулок, по которому гонял после школы на велосипеде. Девушку в окне. Мне сейчас без сомнений казалось, что мы любили друг друга, только оба не догадывались об этом, и становилось грустно, потому что все было непоправимо. Знала бы она, что я вспоминаю о ней этой ночью…
А впереди немцы.
Где же МТС?
Я щурился, вертя головой, чтобы не промахнуть ее впотьмах. Тьма была еще литой. Но летняя ночь коротка, через какой-нибудь час зазеленеет небо, становясь все выше…
Долго ли я скачу?
Ястреб давно перешел на заурядную рысь, напрасно я бил его пятками по бокам, хоть плачь. Он не каверзничал, у него не было сил. Ну, Ястреб, ну!
— Костя!
Эдька свистнул, чтобы я скорей сориентировался. Я слез и повел коня на поводу. Под ногами была малоросая трава.
— Эдька? Где ты?
Эдька отодвинул половинку ворот, пропустил нас и зачертыхался: что-то не совпадало в запоре. За это время я понял, что усадьба окружена стеной, раз есть ворота, и притом стена была высокая, жидкие полоски света из оконных щелей раньше не виделись, а теперь можно было по ним догадаться, что там тянулось длинное здание гаражного типа.
— Где Белка?
— Он был до армии механиком МТС под Оренбургом.
— Где он? — повторил я.
— Айда.
— А как делишки?
— Тракторы выведены из строя, что-то там с них снято. Из четырех пытаются наладить один. Посмотри, как работает Белка. Даже Лушин сказал мне: фокусник!
— Получится фокус?
— Сапрыкин сбегал в село, по дороге. Разыскал здешнего сторожа. Старик обещал сейчас принести магнето, трактористы забрали их себе, позарывали, пока война… А что случилось?
— Айда.
Такую новость лучше было сообщать один раз. У меня возникло непонятное самому балагурное настроение, оттого и выскочили эти «делишки» и «фокус» и еще что-то. Я бодрился. Ястреба бросил в темноте без привязи — двор глухой, а Ястреб и на воле шага не сделает без плетки, и мы оказались с Эдькой внутри здания, в полусвете «летучих мышей», чадящих на стекла копотью, под которой трепетали жалкие огоньки.
— Фонарики!
— Это потому, что фитили самодельные, из
Возле одного трактора коптили три подвешенных фонаря, и там возились Белка, Лушин и Сапрыкин. Он светил, держа еще один фонарь поближе к мотору. Набивач постукивал железом у верстака, клепал. Все они были в замасленных комбинезонах, их гимнастерки валялись на верстаке, мимо которого я прошел. Белка с ключами в руках, с поддернутыми до локтей рукавами ждал меня, оглянувшись, а я на мгновение словно забыл, с чем прибыл, до того они все были непохожие на себя, мирные…
— Товарищ сержант!
Набивач перестал стучать, тоже подошел к нам.
Я рассказал все и про Умань и про Белую Церковь. Белка присел на тракторную гусеницу и вытер пот с лица, со лба, с шеи.
— Где же старик с магнето?
— А що вам теперь магнето дасть? — спросил Набивач.
— Куда эта дорога ведет? Старик сказал бы…
— Потягнете пушку?
— Если с большака свернуть…
— Звисно! — поддержал Набивач и сам себе перевел: — Конечно! Только через Днипро переберетесь, вас там спросят: где пушка?
— Но если окружение? — пробормотал Эдька.
— Не смогут немцы сразу без прорех сомкнуть большое кольцо, — подумал вслух Белка, а Набивач подхватил скороговоркой:
— Треба тягнуть, треба!
Все посмотрели на него, и он обвел нас глазами, такими сочувствующими…
— Вот в Ступкине… Я там переправлялся, когда меня за бельем послали. На мосту давятся, кто первый. Только один майор на рыжем коне навел дисциплину. Кто первый, кто второй. Посты расставил… Прорваться — мертвое дело. Пошла переправа…
— Пушки такие, как у нас?
— Три часа стою! Я пустой был, дорогою цивильных в машину не брал, ударит бомба — сам себе ответчик, а то!.. Идут повозки с ранеными, с боеприпасами, с шанцевым инструментом. Не всунешься. Думаю, правильно. Порядок. Я люблю. Вот уж и мне тронуться, а тут грузовик с военными в новенькой форме. И полковник с ними. Спрашивает: «Кто главный?» Майор: «Я! Командир артиллерийского полка…» Голова кудрявая, волос светлый, сам большой.
— Влох! — подсказал Эдька, засияв. — Это наш командир!
— Не знаю…
— Конь — Дракон, — вмешался и Сапрыкин.
— Дракон, — подтвердил Набивач и снова обвел нас глазами, вдруг ставшими какими-то жалкими. — Я слышал, как он сказал бойцу: «Подержи моего Дракона», — когда его позвали.
— А пушки? Гаубицы, сто двадцать два миллиметра, — приставал я, — видел?
— Пушек не было. Их уже переправили. Его спросили как раз: «Где ваш полк?» — «За речкою, на марше». — «А вы тут?» — «Руковожу переправой». — «А полк?» — «С полком пока комиссар. Я решил не бросать переправу». — «А полк бросили?» Он молчит. И фамилия у него…