Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Павлуха был все так же рус и кудряв, розовощек и здоров: капитан промысловой футбольной команды…
Что ж он тут засел, среди бумаг? Или в начальство выбился?
Но Павлуха, оглянувшись на дверь и встретясь с ним глазами, повел себя как-то отчуждение и странно, будто он никогда не видал Ивана Еремеева, своего дружка, будто он с ним и не знаком… Вот зараза. Или впрямь не узнает?.. Неужели он, Иван, так переменился за эти годы?
Но тут догадка шибанула Ивана, как обухом, и он поспешил притворить дверь. Фу ты, черт… Ведь не могло же так быть, чтобы он
Так, значит, это не Павлуха. Оттого он и не признал Ивана. Откуда же такое невозможное сходство? Может, брат Павлухи Чернышева? А может, и сын?..
Иван примерился было снова открыть эту дверь и прямо спросить сидящего там человека — кем он приходится Павлухе Чернышеву и где же сам Павлуха?
Но, припомнив отчужденный взгляд хозяина комнаты, не решился.
Сейчас перед Иваном оказалась дверь с табличкой «Отдел кадров».
И он, вдруг отчаявшись в своих безуспешных поисках, сказал сам себе, что нечего тут, пожалуй, ворошить старое, которого уже тем паче и в помине нет, а пора заняться тем, ради чего он сюда и заявился — настоящим и прямым делом.
Он уже было взялся за ручку этой двери, но тут же отнял пальцы.
А что, если…
Эта мысль пронзила его своей очевидной и естественной вероятностью.
А что, если именно тут, именно за табличкой «Отдел кадров» сидит тот человек?
Ну что ж, тем лучше.
Иван решительно распахнул дверь.
— Прошу.
За письменным столом, заваленным ворохом бумаг, сидел плотный человек в парусиновом легком костюме.
Не тот человек. Тоже совсем незнакомый Ивану.
Он поднялся с места навстречу посетителю, протянул руку — левую, а правая, кожаная, навечно сложенная горстью, когда он встал, плотно прижалась к бедру. Однорукий мужик.
— Садитесь. Слушаю вас.
Иван достал бумажник, а из бумажника — вчетверо сложенную бумажку, развернул ее и протянул кадровику. Почему-то, помимо воли, сам того не сознавая, он все это проделал тоже одной рукой, а другая при этом оставалась неподвижной.
— Та-ак… — сказал кадровик, быстрым взглядом пробежав бумажку. Было похоже, что такие бумажки он уже читывал и знал их содержание. — Все ясно. Поздравляю вас, Иван Сергеевич.
— Спасибо, — ответил Иван, хотя он и не очень понимал, с чем же тут поздравлять.
— Значит, так. — Кадровик разгладил бумажку своей левой рукой и переложил ее под правую, будто бы под пресс-папье. — От себя тут ничего сочинять не приходится. Всё, как вы, наверное, знаете, предусмотрено специальным распоряжением… Вы восстанавливаетесь на работе, в прежней должности. Правда, сейчас у нас в конторе нет вакансии бурового мастера. Но мы что-нибудь придумаем. А пока…
Он снял телефонную трубку, зажал ее в ладони, вытянул указательный перст той же левой руки и ловко набрал помер.
— Михаил Леонтьевич? Здравствуй… Я к тебе сейчас подошлю товарища Еремеева. Нужно ему дать путевку в санаторий… Нет, это по другому фонду. Товарищ реабилитирован… Да… Ну, и что же? Думаю, что и не последний… Договорились, будь здоров!
Он положил трубку.
— Зайдите за путевкой в райком профсоюза… Дальше. Вам причитается компенсация, двухмесячный оклад. Это оформят в бухгалтерии, сейчас же…
Кадровик откинулся к спинке стула и весело подмигнул Ивану.
Похоже, что ему эта процедура доставляла немалое удовольствие, Кому не приятно чувствовать себя таким вот невероятно щедрым — давать нескудеющей рукой. Может быть, он даже немного и завидовал Ивану.
А Иван в это время смотрел на кадровика и соображал: а что, если спросить у него — где теперь тот человек, куда подевался? Ведь кадровик это должен знать — вон у него сколько в шкафу разных папок. Непременно знает.
— Так, что еще? — продолжал однорукий веселый кадровик. — Насчет жилья. Квартиру мы вам, конечно, предоставим. В первую очередь. Но придется немного подождать… Семья есть?
— Нету.
Все равно погодить придется. В общежитии сейчас тоже нет мест. Вот вернетесь из санатория…
Откровенно говоря, Иван предпочел бы, чтобы из всех этих тралей-валей, приваливших ему, прежде всего решился именно вопрос с жильем. Это был для него самый наиглавнейший вопрос — главнее денег. Но после всего, что ему тут только что накидали и насулили, после всех этих потрясающих и завидных благ, было бы сущим нахальством требовать, чтобы ему сейчас же принесли на подносе ключи от квартиры или кого-нибудь согнали с койки в общежитии.
— Может быть, у вас тут родственники есть? Или кто-нибудь знакомый?
Кадровик смотрел на него с надеждой.
— Есть, — сказал Иван.
Как же он потом хвалил себя за догадливость, за предусмотрительность, за то, что не убоялся лишней ноши, не пожалел денег, не поленился зайти в попутные московские магазины и накупить там разных подарков. Ему будто сердце подсказало, что найдется кому их дарить.
И будто он заранее знал, что так оно и случится с жильем и ночлегом. В гостинице, куда он на всякий случай сунулся, — там тоже места для него не оказалось, там на прилавке регистратуры стояла красивая табличка с надписью: «Свободных мест нет». А больше ему некуда было податься.
Словом, сердце ему правильно подсказало, хотя Иван и гнал прочь и начисто отвергал коварные эти подсказки, что так оно и случится и этого ему не миновать: что, помыкавшись и послонявшись вокруг да около, он все же подойдет к этому двухэтажному серому дому среди кучерявых акаций, поднимется на второй этаж и постучит в эту дверь.
Ему открыл долговязый, с него самого ростом, длиннорукий и длинношеий, слегка сутулый паренек в голубой выцветшей майке — открыл и, не отступая, не сторонясь, как обычно отступают и сторонятся, если впускают гостя, посмотрел на него с недоумением: мол, вам кого, гражданин? Дверью ошиблись?