Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
— Александр Ибрагимович, — опять неожиданно тихо и раздумчиво сказал Хохлов. — А… почему бы вам и на самом деле не применить гидроразрыв пласта на эксплуатируемых площадях? Ведь это дает серьезный эффект.
Гаджиев несколько секунд оторопело смотрел на главного геолога. Потом медленно опустился на стул.
— Надеюсь, вы в принципе не против технических новшеств? — спросил, улыбнувшись, Платон Андреевич.
Битва была окончена.
— Хорошо. Мы попробуем… Я прикажу подготовить, — сказал Гаджиев.
Уже
— Я вас очень прошу… — Александр Ибрагимович искательно взглянул ему в глаза. — Если можно, отобразите в фильме нашу новую хлебопекарню. Уверяю вас, это замечательная пекарня. Все процессы механизированы.
— Не знаю. Вряд ли, — пожал плечами Владимир Савельевич. — Это не в сюжете.
— Не в сюжете? — грустно переспросил Гаджиев, отпуская его рукав.
— И лишний съемочный объект. А у нас, на студии, тоже есть плановики… — Володя подмигнул Гаджиеву.
Он чувствовал себя сейчас гораздо смелее, будучи причастен к победившей стороне.
Три дня Владимир Савельевич Одеянов и его маститый консультант мотались по Югыдскому нефтяному району.
Весенняя распутица оставляла лишь один способ передвижения: им дали гусеничный вездеход, нечто вроде танка без башни. Танком управлял отчаянный малый, который помимо своей прямой обязанности — возить, куда прикажут, — вероятно, еще задался целью продемонстрировать пассажирам великолепные ходовые качества своей машины. Он с разгона перепрыгивал рытвины, форсировал речки, всползал на крутизны, неожиданно тормозил и, по всем боевым правилам развернув грозный транспорт, в лоб штурмовал лесные чащобы…
Машина была превосходна.
Володя Одеянов потирал ушибленное темя. Платон Андреевич упирался руками в скамью, стараясь держаться на весу и создать спасительный зазор между этой скамьей и собственным задом. Душу вездеход из них вытряс уже на первых километрах, и теперь они оба проявляли заботу лишь о своей страждущей плоти. Но все было тщетно: их швыряло в разные стороны, кидало друг на друга, сталкивало на пол и подбрасывало к потолку.
Иногда Хохлов все же улучал момент, чтобы улыбнуться своему подопечному, взывая к его мужеству и как бы снова извиняясь за эти превратности межсезонья.
Однако они повидали все. Все, что было намечено.
И все виденное привело в полный восторг Володю Одеянова. Его толстый блокнот был исписан сплошь, в кармане куртки лежали отснятые кассеты.
И когда на исходе третьего дня они вернулись в поселок, скинули с себя забрызганное грязью верхнее, умылись и, как в нирвану, погрузились в мягкие кресла, а тетя Мотя поднесла им по стакану крепкого казенного чаю, Володя, отдышавшись, сказал:
— Здорово. Грандиозно!.. Теперь я совершенно иначе вижу свой фильм.
Хохлов кивнул: он в этом нисколько не сомневался.
— Все так ново и так… молодо, дерзко!
Володя на короткое время углубился в свои впечатления, потом заговорил снова:
— Платон Андреевич, я просто не могу поверить… неужели здесь раньше было это?
Хохлов вопросительно поднял брови, но затем догадался о сути вопроса.
— Видите ли, именно здесь, на Югыде, этого не было. Совершенно новый район… Однако, если иметь в виду всю территорию… поблизости… Да. Было.
— Не верится, — повторил Володя. — Все так ново. Столько молодежи.
— Теперь у нас в основном молодые кадры, — подтвердил Платон Андреевич. — Между прочим, как это ни парадоксально, к нам сейчас довольно трудно поступить на работу. Слишком много желающих. Берем только специалистов.
— А как это объяснить?
— Что именно?
— Почему сюда с такой охотой едут люди? Ведь ни для кого не секрет, что совсем недавно этот край…
Хохлов медленно допил остывший чай, побренчал ложкой в стакане.
— Могу вам чистосердечно признаться: еще несколько лет назад я предполагал, что нам придется сворачивать это хозяйство — некому будет работать… И вот мы не только не сворачиваемся, а, наоборот, расширяемся!
— Но почему именно сюда повалил народ? — все не унимался, настаивал Володя.
— Потому что здесь людям предоставляются известные материальные преимущества. Северный коэффициент, ежегодная надбавка к зарплате. А у геологов еще и полевые. Скажу вам прямо: живут здесь довольно богато. Причем это касается всех категорий…
Платон Андреевич встал из кресла, приоткрыл дверь, кликнул:
— Матрена Степановна!
Тетя Мотя, всегда пребывавшая в полной мобилизационной готовности, вплыла в «люкс».
— Матрена Степановна, — обратился к ней главный геолог. — Извините за нескромный вопрос: сколько вы получаете в месяц?
— Восемьсот тридцать. Если без вычетов…
— Вы одна живете?
— Теперь одна. Сын женился — ушел к ней…
Тетя Мотя поджала губы, что позволяло догадываться, сколь беспредельно обожает она свою невестку.
— Сын вам помогает?
— Раньше давал, а теперь… — Тети Мотины губы сжались еще туже.
— Спасибо, Матрена Степановна, — поспешил закончить беседу Хохлов. — Все ясно.
— А чаю больше не желаете? У меня свежий…
— Нет-нет, благодарим.
И когда тетя Мотя скрылась за дверью, Платон Андреевич торжествующе подытожил:
— Вот видите, простая уборщица — восемьсот тридцать рублей. А?
Володя Одеянов все это внимательно выслушал и хохловскую импровизацию с тетей Мотей оценил по достоинству, но на лице его была отчетлива мина разочарования.
— Значит, все чудеса объясняются элементарно: длинным рублем?
— А вы не забывайте, голубчик, что материя первична, — съязвил Хохлов.