Избранные произведения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— Не конь, а собачонка. Прямо–таки собачонка, — выскажется кто–нибудь из косцов, разбуженный этой возней.
— Кого животные любят, тот хороший человек. Верная примета, — изречет другой. И снова оба спят.
Кроме Лаврентьева, Звездочка еще снисходила до игр с директором школы Ниной Владимировной и молодой учительницей Верой Новиковой. Потому что они тайком угощали ее ломтями хлеба, густо посыпанными солью, и кусками сахару.
В этот год Нина Владимировна и Новикова не уехали на лето из Воскресенского, хотя Нине Владимировне в районном отделе народного образования предлагали путевку на юг, а Новикову в областном городе ожидали родители. Распустив ребятишек на каникулы, учительницы
— Хотим помочь колхозу. Как вы смотрите на две лишних пары рук?
— Очень хорошо смотрю, родные вы мои, — растрогалась Дарья Васильевна. — Да не знаю, законно ли будет? А ну-к не отдохнете, измаетесь за лето. Как учить тогда?
— Об этом, Дарья Васильевна, не беспокойтесь.
— Больше и беспокоиться не о чем. Рады вам. Помощь большая. Газеты в бригадах читать, беседы проводить…
— Само собой. Но мы еще и просто работать хотим, вот этими руками.
— Ох, не знаю! Ох, не знаю! Правильно ли, законно? С Антоном Ивановичем посоветоваться надо, с правлением.
Правление высказалось положительно. Точнее — высказался Анохин, и с ним согласились.
— Всякий труд законен, — заявил решительный бригадир. — Особенно ежели труд от всей души. Считаю, обида будет нашим учительницам — оттолкни мы их. Вот это да, вот это беззаконно — оттолкнуть.
Учительницы пропалывали ржаные и пшеничные поля, ворошили, подгребали сено, читали газеты вслух; Новикова любила побарахтаться с девчатами в сене, попеть с ними тонким голоском; Нина Владимировна досуг употребляла на беседы, умела хорошо и интересно рассказывать о вселенной, о явлениях природы, о разных странах и народах. Вокруг нее всегда собирался тесный кружок.
На сенокос, за компанию с учительницами, пришла Ирина Аркадьевна; и даже Людмила Кирилловна являлась иной раз. Тяжелая болезнь, перенесенная зимой, на ней внешне никак не отразилась. Людмила Кирилловна ловко орудовала граблями, ходила в коротком девчоночьем платьице; ровно и красиво загорели ее плечи, руки, ноги. Встретясь с ней однажды среди копен, Лаврентьев смутился. После тех странных отношений, какие возникли между ними до ее болезни, он ожидал, что и ему и ей будет неловко. Но Людмила Кирилловна первая подала руку, заговорила просто и легко, как ни в чем не бывало, пошутила по поводу плетки, заткнутой за пояс Лаврентьева, и у него как будто тяжкий груз свалился с плеч. Значит, он был прав, избегая в свое время Людмилу Кирилловну, — вот и прошло никому из них не нужное ее увлечение. И он тоже заговорил легко и просто, и тоже шутил, смеялся.
В полях и лугах шла дружная, наполненная трудом жизнь. Лаврентьев отдавался этой жизни целиком. Он был страшно раздосадован, когда на сенокос на велосипеде прикатила секретарь сельсовета Надя Кожевникова.
— Вам телефонограмма, Петр Дементьевич. Из райисполкома. Завтра явиться на заседание.
— Какой вопрос? Что? Зачем? — Недоумевая, вертел он бумажку в руках. — Вы не спросили?
— Нет, Петр Дементьевич. Не догадалась. Записала, и все.
— Не вовремя как, а?
— Неудобнее времени не найти, точно, — подтвердила Дарья Васильевна, вместе с ним разглядывая текст телефонограммы. — Ни председателя, никого — одного агронома. На выдвижение бы не потянули, Петр Дементьевич, в райсельхозотдел или куда. Драться за тебя будем.
— Сам драться буду. Не выйдет.
Лаврентьев выехал рано утром, до жары. Звездочка — и понукать ее не надо — бежала мелкой торопливой рысью, тоже как будто чуяла, что до города надо добраться прежде, чем припечет солнце. В окрестных кустах звенели мелкие пичуги, тарахтели сороки, перелетая с осины на осину; вдали, никуда не спеша, меланхолично вела счет
Прискакал Лаврентьев слишком рано. Вызывали к двум часам дня, явился в половине одиннадцатого. Привязал Звездочку во дворе районного Дома Советов, дал ей сена, зашел в исполком, к секретарю.
— По какому вопросу, спрашиваете? — Секретарь поднял голубые глаза от бумаг. Это был тот самый взлохмаченный человек, который дежурил в райкоме, когда Лаврентьев неудачно приехал к Карабанову зимой. — Приветствую вас, товарищ агроном. Не знаю, по какому. Вопрос готовил Серошевский. Тут записано только: «Дело агронома из Воскресенского».
Целое «дело»! Лаврентьев отправился к Серошевскому. Его не было на месте. «У председателя, — сказала девушка в приемной. — Сходите туда».
«Нет уж, ладно, ходить больше никуда не буду, — подумал Лаврентьев. — Дело так дело. От Серошевского добра не жди. Может быть, с запозданием за откровенный разговор решил свести счеты, или за теленка проработать. Что ж, поговорим еще раз». Он вышел на улицу, заглянул в магазин культтоваров, порылся в книгах, вспомнил, что «Книга — почтой» ему ничего не ответила, да и на другие два письма ответа нет. Хотел посидеть на бульваре, но на двухэтажном кирпичном здании увидел вывеску: «Районный краеведческий музей».
Он поднялся по лестнице из серого плитняка, купил за полтинник билет у задумчивого старикана, который долго отсчитывал сдачу, и пошел по комнатам, тесно уставленным экспонатами. В первой комнате он прежде всего увидел два чучела: бенгальский тигр и бурый медведь. Тигр крался за лебедем, засунутым за печку, медведь облокотился на здоровенную суковатую дубину, Оба хищника были изрядно попорчены молью, сквозь их шкуры кое–где проглядывала пакля, а у тигра к тому же не хватало половины зубов и одного глаза.
— Тигры тоже в районе водятся? — спросил, улыбаясь, Лаврентьев у старичка, который тихо следовал за редким в такой час посетителем.
— Медведи водятся, — ответил старичок. — Много медведей. А тигр — это из шредеровского поместья. Конфискован после революции. Музей–то у нас старый, — добавил он с гордостью. — С девятнадцатого года существует.
Кто бывал в районных краеведческих музеях, легко может себе представить, что увидел Лаврентьев в остальных комнатах. Кирпичи, черепица, вышивки на холсте, кружева, деревянные ложки, игрушки из глины и липы — предметы местного производства. Макеты лесопильных заводов, плотов, картины лесозаготовок — основной промышленный профиль района. Снопы ржи, овса, ячменя, молочные бидоны, прессованное сено — сельское хозяйство. Множество диаграмм и таблиц. Рядом с ними — кольчуга, оперенные стрелы, ржавый меч, черепки горшков, позеленевшие медные монеты, добытые из курганов и могильников. Революция и гражданская война были представлены двумя картинами и несколькими выцветшими фотографиями. Одна картина изображала пожар помещичьей усадьбы, другая — красноармейский митинг. На фотографиях были запечатлены безусые и бородатые лица первых бойцов за советскую власть в районе и рядом с ними — захваченные штабники из шайки местного белобандита Гулак — Соколовича. Сам Гулак, облаченный в длинную офицерскую шинель, стоял насупясь в центре группы. Над головой его был начертан белый крестик, а на полях фотографии тоже крестик и объяснение — кто это такой.