Избранные произведения в трех томах. Том 1
Шрифт:
Днем он рассказывал о петухах сначала Преснякову, потом заехавшему в райком директору механического завода Ивану Федоровичу Базарову; рассказал о них и Бате, которого повстречал возле перевоза. Начмил самодовольно расправил усы.
— Виновник этого события я, Яков Филиппович, — сказал терский казак. — Петух, которого ты слышал, мой подарок Зайцевой на предмет пополнения фермы.
— Где же ты его, дьявола такого, взял? — удивился Долинин.
— Понимаешь, Яков Филиппович, тетка–то моя нашлась. Говорил я тебе — крепкая старушка. А потерялась почему? Домишко ее в Новой Деревне на дрова разобрали, пошла в госпиталь нянькой
— А петух–то, петух при чем? — перебил Долинин, садясь в подошедшую лодку.
— Ах, пивень? — Терентьев тоже устроился на корме. — Как же! Его одного только и сохранила она от всего своего хозяйства. Забрал у старухи, привез. Зачем он, говорю, тебе? А у нас курчонки, глядишь, какие ни есть, набегут на его пенье. А петь он мастак. Так ведь порода какая! Слыхал такую породу: юрловский голосистый! Их так и выводят где–то на Орловщине, сообразуясь с протяжностью пения. А выправка какая у молодца! Верно ты сказал: дьявол, сущий черт. Здоровенный — ростом с индюка, весь черный, грудь широкая, брови, гребень — что огонь. Ну вот сам увидишь. Экспонат!
Долинин ехал на первое колхозное собрание, созванное Маргаритой Николаевной. Когда они с Терентьевым зашли в Красный уголок, там уже было полно. Среди собравшихся Долинин различил даже командира и политрука зенитной батареи, начальника штаба понтонного батальона. «Интересуются жизнью тыла», — подумал с улыбкой и протискался к Вареньке, во второй ряд. Варенька подвинулась, освободила ему местечко возле себя.
— Поздравляю с пополнением фермы, — шепнул он ей на ухо.
— Это вы, наверно, про петуха, Яков Филиппович? Ну и петух же!.. — Варенька оживилась, и Долинину снова пришлось выслушивать описание выдающихся статей певуна отыскавшейся тетки Терентьева.
К шуму, к возгласам колхозниц Долинин прислушивался с радостью. Все это было ему так знакомо, так живо переносило его к прежним дням, что на минуту он позабыл и о войне, и о том, что большая часть района еще у немцев, что в этом крохотном помещеньице уместились почти все силы, с которыми он собирался выполнять важное задание партии.
К действительности его вернул голос Маргариты Николаевны. Открыв собрание, она коротко, но со свойственной ей правдивостью и резкостью рассказала о тех трудностях, которые ждут колхоз впереди. Она ничего не утаивала, ничего не прикрашивала, говорила просто, будто размышляла вслух. И Долинин не удивился шумным аплодисментам Маргарите Николаевне, он тоже ей аплодировал. Он радовался той горячности, с какой собрание обсуждало общественные дела. «За такую активность прежде приходилось бороться», — думал секретарь райкома. Ему хорошо помнилась бригадирка из Коврино — Анна Копылова. Бывало, слова из нее не вытянешь на собрании. Сейчас говорит, волнуется. Говорят и Лукерья Касаткина и то и дело срывающийся с баска Леонид Андреич…
После прений начались выборы. Председателем правления единогласно избрали Маргариту Николаевну.
— Оправдает! — кричала Лукерья.
Потом назначали бригадиров; бригадиром–полеводом поставили Анну Копылову.
Долинин согласился на просьбу Вареньки освободить ее окончательно от райкомовских дел и отпустить в колхоз. Тут же Вареньку утвердили заведующей животноводческой фермой.
Маргарита Николаевна хотела было закрывать собрание, но вспомнила о том, что колхоз надо все–таки как–то назвать, не быть же ему
— Утвердим старое, или хотите новое? — спросила она у собравшихся.
Призадумались на минуту. Старое? Нет, пожалуй, старое, произведенное когда–то от названия деревни — «Овцын берег», — уже не годилось. Новое требовалось, боевое. Соответствующее времени и обстановке…
— «Смерть немцу!» — предложила Анна Копылова, настрадавшаяся за зиму в землянке…
— Это работать так надо, чтобы смерть ему была, — возразила болотинская звеньевая Анастасия Кукушкина. — А название — что ж? Кончится война, опять переименовывайся? Надо такое, чтобы навечно.
Предлагали названия «Месть», «Разгром», «За полную победу», много всяких других, которые так или иначе отражали настроения и чувства колхозников. И вдруг всегда молчаливый пчелиный дед Степаныч произнес вполголоса:
— А вот если, скажем, «Возрождение»?
Название понравилось и было принято.
5
МТС Цымбала работала вовсю. Один за другим тракторы выходили из ремонта.
Но сам их выход в поле еще не решал судьбу посевной. Молодые трактористы технику знали слабо, машины у них больше простаивали, чем работали, и пахота продвигалась медленно. Цымбал только и делал весь день, что бегал из края в край по полям: пока налаживал одну машину, останавливалась другая.
Иной раз он не выдерживал напряжения, садился на первый попавшийся пригорок: но это не было отдыхом, — тревожные думы о жене захватывали его в такие минуты, он начинал жалеть, что все–таки не ушел с партизанами, дал уговорить себя остаться. И, может быть, хорошо, что вскоре же его окликал кто–нибудь из трактористов, не зная, как устранить очередную неполадку, и надо было снова бежать к трактору, помогать Ване, Пете или Мише; чем меньше свободного времени, тем лучше, тем дальше была неизвестность, тем реже беспокоилось и тосковало сердце.
Посевная затягивалась. Неимоверно долго сеяли овсы и горох; с трудом подготовили несколько гектаров пашни под картофель и овощи, — и то благодаря только юному бригадиру Леониду Андреичу, в руках которого машина вела себя без особых капризов, да Тихону Козыреву, до удивления быстро научившемуся водить трактор. Эти двое несли на себе главную тяжесть весенней вспашки. Друг Козырева — Бровкин — за дело тракториста и не брался. Он обычно шагал за плугом по борозде и, если случалась заминка, помогал товарищу ее устранять. Он был как бы участковым механиком.
Время шло. Козыреву и Бровкину, которым Лукомцев уже один раз продлил срок пребывания в колхозе на неделю, пора было возвращаться в дивизию. Цымбал снова должен был задумываться, где же искать мало–мальски опытных трактористов… И снова, на помощь ему пришел Долинин. Секретарь райкома отправил на пахоту шоферов — своего Ползункова и пресниковского Казанкова.
Ползункова Долинин отправил в МТС в порядке наказания. И было за что его наказывать. Директор кирпичного завода рассказал на днях Долинину о том, что с осени хранит немного картофеля на семена. Долинин поинтересовался, много ли у него таких запасов; оказалось, что очень мало; и еще выяснилось, что Ползунков, дважды приходил зимой на завод и брал там то пять, то шесть килограммов картошки. «Ну как не дать? — сказал директор. — Как–никак, ваш шофер, Яков Филиппович…»