Избранные произведения. Дадзай Осаму
Шрифт:
Не останьтесь равнодушными к моей просьбе! Накажите Его! Как хотите, но только накажите! Можете, поймав, бить Его палкой, раздеть догола, убить. Я больше не могу терпеть, не могу! Я ненавижу Его! Он ужасный человек. Он так мучил меня. Негодяй!
Он сейчас в Гефсиманском саду за речкой Кедрон. Вечеря закончена, и Он вышел вместе с учениками, чтобы помолиться.
Рядом с Ним больше никого нет. Сейчас Его можно схватить очень легко.
А, какая-то пташка расшумелась, до чего же назойливая!
Почему это сегодня
Когда я бежал сюда лесом, там тоже все кричала какая-то птаха: питику, питику…
А ведь говорят, что птицы редко поют ночью.
Мне даже стало интересно, как она выглядит, какое-то детское любопытство одолело, я остановился, вытянул шею и стал всматриваться в ветки…
Впрочем, все это никому не интересно. Простите…
У Вас все готово?
О, как это приятно слышать, как хорошо!
Сегодняшняя ночь — последняя в моей жизни.
Только смотрите внимательно, прошу вас. Я буду стоять рядом с Ним, плечом к плечу. Я специально так стану, чтобы показать Его вам.
Что Вы сказали?
Нет, я не боюсь. Да и не слуга я Ему вовсе! Мы с Ним одного возраста. Приятные молодые люди, да…
A-а, как тягостен голос этой птицы… Надоедливо лезет в уши. И чего это птицы так расшумелись сегодня? Питику, питику… О чем это они?
Что это?.. Деньги? Вы мне их даете?
Ну да, мне. Надо же… Ха-ха-ха!..
Нет, не нужно. Уберите их, ведь Его же еще не поймали. Я ведь совсем не из-за денег пришел. Уберите их.
Ах нет, простите меня, я беру эти деньги. Да! Я же был торговцем. Именно из-за денег Он постоянно презирал меня. Удивительная щепетильность!
Я возьму их. Все-таки я — торговец. Эти презренные деньги — вот моя месть. Что ж, этого и следовало ожидать. Он продается за тридцать сребреников!
Да нет же, я вовсе не собираюсь плакать.
Я не люблю Его. И никогда не любил. Да, я все время лгал Вам. Я следовал за Ним только потому, что хотел денег. Это правда. Сегодня я окончательно убедился в том, что Он не даст мне разбогатеть, и во мне снова проснулся торговец.
Деньги!
Все в мире только деньги.
Тридцать сребреников — как это прекрасно! Я беру их. Я скуп, как любой торговец. Я очень жадный человек.
Да, да, большое спасибо!..
Да, забыл Вам сказать. Мое имя — торговец Иуда.
Хэ-хэ.
Иуда Искариот.
«О» — осень
перевод Т. Соколовой-Делюсиной
Профессиональному поэту нужно всегда иметь под рукой заготовки для стихов на разные темы — трудно знать заранее, какие и когда получишь заказы.
Допустим, пришел заказ — «Осень», что ж, прекрасно — выдвинув ящичек с начертанной на нем буквой «О», где хранятся записи к темам «обещание», «облако», «одиночество», «осень», выбираешь нужные и, не торопясь, читаешь.
Вот записано: «стрекоза», «прозрачный»…
Осенью стрекозы становятся необыкновенно хрупкими, плоть их умирает, и чудится — не стрекоза, бесплотный дух ее трепещет в воздухе. Тельце стрекозы в лучах осеннего солнца кажется совсем прозрачным…
Вот еще запись: «Осень — пепел с летнего пожарища», «Выжженная земля»…
И еще: «Лето — яркий светильник, осень — сиротливый фонарь».
А вот записано: «Космея, жестокость».
Как-то раз в загородном ресторанчике, ожидая, пока мне принесут лапшу, я раскрыл лежащий на столике журнал и увидел фотографию, сделанную после сильного землетрясения. Выжженное поле и устало опустившаяся на землю женщина — одинокая фигура в клетчатом платье. Неожиданно в сердце — пронзительная жалость — любовь ли? — смутное желание.
Горе и желание — совместимы ли? Щемящая боль в сердце. Так же перехватывает дыхание, когда бредешь по засохшему полю, и вдруг — одинокий венчик космеи… Не менее мучительно видеть, как расцветают осенью цветы «вечерний лик»…
Вот еще запись: «Осень приходит вместе с летом».
Летняя пора таит в себе осень, она уже здесь, просто люди, обманутые летним зноем, не замечают ее. Но прислушайся — летом начинают стрекотать цикады; вглядись пристальнее — именно летом зацветают в саду колокольчики. Даже стрекозы появляются летом, летом завязываются плоды хурмы…
Осень — коварная обманщица. Она прячется в летних днях и, шумливо усмехаясь, готовится к своему появлению. Лишь мне, проницательному поэту, дано разглядеть ее. Мои домашние, упоенные летом, суетятся и спорят — к морю ли ехать, в горы? — а я смотрю на них с жалостью. Ведь осень — она уже здесь: не замеченная никем, прокралась тихонько вслед за летом…
«Хороши рассказы о привидениях». «Слепой массажист». «Алло, алло…»
«Манить — метелки мисканта». «С той стороны — непременно — кладбище…»
«Но как отыскать дорогу?», «Женщина — зло», «Выжженная равнина»…
Записей много, но смысл иных уже ускользает от меня. Записывал, чтобы не забыть, а теперь и сам не помню, что имел в виду.
Вот еще запись: «Смотрю в окно, а там, в саду, по черной земле, сухо шурша, ползет омерзительная осенняя бабочка. Видно, оказалась крепче других, потому и выжила. Хрупкость? Едва ли…»
Это было записано в очень тяжелое для меня время. И не забыть его никогда. Но не стоит об этом…
Вот записано: «Мертвый сезон на море».
Бывали вы когда-нибудь на пляже осенью?
У берега покачиваются в волнах сломанные зонты, валяются на песке фонарики с нарисованным на них красным кругом — следы былого веселья, тут же шпильки, клочки бумаги, осколки пластинок, пустые бутылки из-под молока… В море тяжело перекатываются грязновато-красные волны…
«Ведь правда, у Огата-сан есть дети?»