Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
К концу службы, почти одновременно, с разных сторон подошли к церкви Ослабов, Гампель, Батуров и солдаты, бывшие у Цинадзе.
Приближалась самая тяжелая для отца Немподиста минута. Прочитав отпуск, он вошел в алтарь, наклонился над престолом, надел очки, взял в левую руку крест, а в правую — шпаргалку генерала и хотел было идти на солею, но вдруг испугался выйти с бумажкой, торопливо пробежал ее глазами, поймав слова: приступ, главная часть, Святая София, сарацины, рай, георгиевские кресты, — сунул бумажку под антиминс [23] и вышел только с крестом. Уже повернувшись лицом к пастве, он заметил, что забыл снять очки, которые
23
Антиминс — четырехугольный льняной или шелковый плат с изображением положения во гроб Иисуса Христа. Перенесение и возложение плата на престол предшествует совершению таинства причащения.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — он осенил себя широким крестом.
— Коза-то, никак, от себя заговорить хочет? — шепнул кто-то из солдат сзади.
Генерал, не поворачивая головы, скосил глаза вбок, в рот отцу Немподисту.
— Возлюбленные братии мои во Христе! Шед на распятие, Господь Бог наш Иисус Христос, — начал отец Немподист. — «Приступ! Приступ!» — металось у него в голове, и он первую же фразу докончил с трудом: — Допрежде воскресения своего мучим был, алкал и жаждал и распят был на кресте. Приступим же ныне к великому подвигу христианской любви, со страхом Божиим и смирением подымая меч свой на нечестивые сарацины. Помните, что вы защитники веры православной, царя и отечества. Ныне предпринимаемый с благословения Божия начальством вашим поход против сарацин поистине может быть назван крестовым. Ибо что есть сарацин? Сарацины есть племя нечестивцев. Сарацины…
— Довольно про сарацин! — скосив рот, шипящим басом произнес генерал.
— Но довольно про сарацин, — послушно повторил отец Немподист, — возведем очи к Господу нашему Христу. Не убоялся он смерти крестной, смертью смерть поправ, такожде и вы да не убоитесь смерти на поле брани. Главная часть подвига вашего — живот свой положить за други своя. Святые великомученицы Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья возносят слезы свои к престолу Всевышнего за вас, братие. Рай уготован павшим на поле битвы. Не увлекайтесь бренной земной славой, но о славе небесной неустанно помышляйте. Ибо что есть жизнь наша? Юдоль страданий и несчастий. Претерпевый до конца, той спасется. Претерпите и вы юдоль свою, ибо юдоль эта…
— Довольно про юдоль! — шипел генерал, — Про кресты!
— Но довольно про юдоль, — опять кротко повторил отец Немподист, — возложите на рамена свои кресты Христовы…
— Георгиевские! — поправил генерал.
— И на груди ваши геройские возложатся кресты георгиевские. Аминь.
Генерал поощрительно закивал головой — вышло не так плохо, как он предполагал, — и раньше чем отец Немподист успел вытереть пот с лица, первым подошел поцеловать крест, почтительно подставляемый отцом Немподистом, и сделать вид, что он целует руку священнослужителя. За ним проплыла генеральша, потом прошли офицеры, потом пошли солдаты, в губы которых отец Немподист тыкал крест уже без всякого почтения и внимания.
Генерал прошествовал сквозь расступившиеся ряды солдат. На паперти он встретил Батурова.
— С победным наступлением, — приветствовал Батуров генерала.
— И вас также, — отвечал генерал, — вы готовы?
— Пункты уже высланы вперед, ваше превосходительство.
— Распорядитесь, чтобы на ваших пунктах солдатам в чае не отказывали. Беженцев там никаких не предвидится. Мы должны помогать друг другу.
— Это и моя идея, ваше превосходительство! — осклабился Батуров.
Генерал сел в коляску, не заметив Гампеля, который усиленно старался попасть ему на глаза и быстро пошел вслед коляске, когда генерал отбыл.
— Что есть жизнь наша? Юдоль страданий и несчастий! — вертелась в голове Ослабова долетевшая до него фраза отца Немподиста. Он наблюдал конец богослужения, выход генерала и покорные фигуры солдат.
— Иван Петрович? — как всегда сзади, подошел к нему Гампель, вернувшийся назад от коляски генерала.
Он взял Ослабова под руку и, покачав головой, сказал:
— А вы, оказывается, по ночам с большевиками якшаетесь? Не думал я этого про вас. Не советую, не советую!
— Что вы? — искренне изумился Ослабов.
— Не отпирайтесь! Я видел, как вы с Древковым и Цинадзе шли на их собрание, — сухо ответил Гампель.
— Я? На собрание? — продолжал удивляться Ослабов.
— Ну, ничего, ничего! Я не выдам. Только дружески не советую.
И он отнырнул в тень деревьев.
«Так у них там собрание было? — подумал Ослабов. — Жаль, что я не зашел».
В раздумье он пошел к себе.
Проходя мимо юрты Веретеньева, он услышал пьяные голоса и крики офицеров.
Там допивалась последняя бутылка и металась последняя карта.
Через час по берегу Урмийского озера потянулись серые длинные колонны, и скрип повозок и передков врезался в тишину пустынных лунных полей.
XII. Путь на фронт
— Дальше ехать нельзя! — решительно сказал шофер и резко затормозил машину. От толчка Ослабов проснулся, поднял голову, обвел вокруг себя глазами. Он был в центре ночи, огромной персидской ночи. Низко над ним, освещенные невидимой луной, неслись с бешеной скоростью белые, клочковатые облака, каждую минуту обнажая то один, то другой провал в звездную бездну. Звезды были тяжелые, влажные, жемчужно-молочного цвета, некоторые даже лохматились лучами. Слева черной стеной уносилась куда-то вверх и вкривь голая скала, справа чувствовался срыв в простор долины, оттого что оттуда веяло жарким, душным ветром, пролетевшим сквозь миллиарды роз и оборвавшим и унесшим с собой их сладкое, липкое дыханье.
Машина остановилась боком. Ослабов сидел крайним сзади, и ему показалось, что он висит на краю земли, на самом ее краешке, и каждое мгновение может сорваться в этот летящий ночной хаос. Он повернул голову к скале, успокоился на ее неподвижной черноте и увидел рядом с собой Гампеля, укутанного в бурку и дремлющего, а впереди рядом с шофером — Петрова, в большой папахе, так же дымящего папиросой, как он дымил сутки тому назад, когда они в Шерифхане, такой же ночью, только без этих белых облаков, сели в эту машину.
Эта машина выручила Ослабова, три дня метавшегося по лагерю и по учреждениям в поисках перевозочных средств. Все машины — их было мало, все повозки, двуколки, санитарки были брошены на фронт, даже верховой лошади он не мог достать и был уже в бессилии отчаяния, когда ему предложил взять его с собой штабс-капитан Петров, которого со специальным заданием отправлял на фронт генерал Буроклыков. В последнюю минуту, ночью, когда уже машина отправлялась, к Петрову подошел Гампель и предъявил ему какую-то бумагу. Пожав плечами, Петров разрешил ехать и ему. Так втроем — четвертый шофер — и отправились. Лунной ночью ползли по деревням мимо бесконечных глинобитных заборов, из-за которых вываливались копны вьющихся роз, оглушая своим ароматом, ползли, то утопая в песке, то лавируя по выступавшей прямо на дорогу породе. Ослабов дремал, просыпался и опять засыпал.