Избранные произведения. Том 3
Шрифт:
Отдельные подробности, которым Суфия-ханум днём, казалось, не придавала значения, припоминались в тишине ночи с поразительной чёткостью. У Акбулатова и Егорова на чёрных спецовках – синие воротнички. Штангели у них с секундомером и в бархатных футлярах, у других слесарей они без футляра. На тумбочке перед Акбулатовым – покрытый целлулоидом настольный календарь. Может быть, всё это мелочи, но ведь из таких мелочей и создаётся культурный облик передового рабочего.
Суфия-ханум и не заметила, как вернулась Мунира.
– Ой, как я устала! – проговорила девушка,
– Не мудрено и устать после такого дня, – сказала Суфия-ханум, задержав руки Муниры, показавшиеся ей слишком горячими.
– Может же быть у человека такой талант! – восхищалась Мунира игрой Ляли. – Стать настоящим парнем, даже свистеть по-мальчишески. Да что я рассказываю! Ты же сама видела…
– Да, она держалась молодцом, неплохо сыграла… Но уже поздно, Мунира! Что-то не нравятся мне твои воспалённые глаза, – озабоченно сказала Суфия-ханум.
– Да, я лягу, мама, спокойной ночи.
Заплетя косы и положив руки под голову, Мунира долго не могла уснуть.
Она думала о сегодняшнем вечере. Потом неожиданно вспомнилось, как недели две назад они с Лялей, Хаджар и Таней ходили на лыжах по Кабану. Они толкали друг друга в снег, подолгу смотрели на звёзды, мерцавшие то зеленоватым, то голубым светом. Откуда-то появился Наиль и увёл с собой Хаджар. Наиль влюблён в Хаджар. Ляля, непонятно почему, сердится на это. А Мунире смешно.
Наутро Ляля задала ей странный вопрос:
– Кто из мальчиков больше других тебе нравится?
Мунира ответила:
– Все одинаково.
– Нет, нет, а кто больше?
– Не знаю.
– Тогда я скажу: Г. У.
И она, Мунира, покраснела. Ещё в девятом классе Мунира стала замечать в себе какое-то новое отношение к Урманову. Уже не раз она ловила себя на том, что стеснялась этого невнятного, едва ощутимого чувства, стараясь скрыть его от своих самых близких подруг – Тани, Ляли, Хаджар, от матери, хотя во всём другом была с ней совершенно откровенна, и даже от самой себя. Но хотя Мунира на людях и задирала Галима и иногда не прочь была даже показать своё пренебрежение к нему, всё же, оказывается, от друзей ничего не утаишь.
Ляля раскрыла самые тайные её мысли. Но Муниру Лялины слова почему-то не задели, наоборот, даже доставили какую-то радость. Вчера, когда Галим не пожелал её выслушать, посчитаться с её мнением, он и не подозревал, как глубоко обидел её, – ведь она так волновалась из-за того, что против него ополчился весь класс.
Вдруг в памяти всплыл Кашиф Шамгунов, который тоже был сегодня на вечере. Кашиф служил в банке и доводился ей дальним родственником. Он прямо-таки весь сиял от самодовольства, блестели даже его явно подвитые волосы, его наполированные ногти. Как смешно, когда мужчина усиленно следит за своей внешностью!
Мунира недолюбливала Кашифа, но всё же пригласила на вечер. Уж очень он просил её об этом. А тут ещё Галим поссорился с ней.
Девочки говорят, что у Кашифа красивые глаза. Что из того! Мунире не нравится их выражение… Совсем как у кота, слизавшего с молока сливки… Нужно же было
«Галим… нет, не стоит и думать о нём. Мальчишка – и всё…» И что это ей не спится? Она встала, накинула халат. Взгляд её упал на портрет отца, с тремя шпалами в петлицах гимнастёрки и боевыми орденами. Как жаль, что его не было на их торжественном вечере. Где он сейчас? «Папа, родной, милый, я очень боюсь за тебя».
3
Чучело соломенное.
Мунира уже полгода не видела отца. Когда-то он водил её в тир, учил стрелять из пневматического ружья, вместе они скакали верхом в манеже, плавали на Волге баттерфляем и брассом. А как любила она ходить с ним на лыжах! Да, если отец скоро не приедет в Казань, она поедет к нему. Как только получит аттестат.
Мысли о Галиме, об отце переполнили душу Муниры, и она, сама не понимая отчего, заплакала.
Послышался скрип двери и тихие шаги матери. Суфия-ханум постояла, зябко кутаясь в мягкий оренбургский платок. Потом подошла к Мунире и, обняв её за плечи, крепко прижала к себе.
Муниру всегда поражала своеобразная красота матери, подчёркивающая её душевную силу. Но разве могла Мунира догадаться, чего стоило матери напряжение этой минуты, как трудно было ей удержать готовые хлынуть слёзы и не сказать Мунире правду об отце! Взглянув на Муниру, жмущуюся к ней, как птенец под крыло большой птицы, Суфия-ханум твёрдо решила ничего не говорить Мунире, пока не дождётся ответа на свои телеграммы.
5
Со школьного праздника Ляля и Хаджар вышли на пустынные уже улицы. Девушки не торопились домой. Столько впечатлений, столько надо рассказать друг другу!
После снегопада потеплело, и в зимнем воздухе угадывался запах близящейся весны.
В такие вечера они любили подолгу гулять вшестером, но сегодня всё расстроилось. Муниру взялся проводить домой этот долговязый щёголь, её родственник, – по правде сказать, это обидело Лялю и Хаджар. Да и ребята чудные. Куда-то после спектакля девались Хафиз, Наиль. Конечно, не было Галима…
– Ляля, неужели скоро так все мы и разойдёмся по своим тропкам? – произнесла Хаджар с горечью. Она боялась потерять и эту свою, школьную, семью.
Ещё не остыв от первого сценического успеха, лукаво улыбаясь каким-то своим мыслям, Ляля шутливо ответила:
– Нет, моя Хаджар, я уверена – мы пойдём большой дорогой дружбы. А Муниру, если она променяла дружбу на смазливого молодого человека, накажем по заслугам. Ведь её противного франта просто хочется поколотить.
Хаджар посмотрела на Лялю:
– С тебя, пожалуй, станется. Осмелилась же ты выйти на сцену после единственной репетиции. Всё-таки, Ляля, ты молодец… Я… даже не знаю, как и сказать. Я горжусь тобой.