Избранные произведения. Том 4
Шрифт:
– Не обижайтесь на старую учительницу, Гаухар-ханум, – сдержанно улыбнулся Шариф Гильманович, – и от своего пути не отступайте, если считаете его правильным. Педагогическое дело, как и всё живое, постоянно обновляется, жизнь выдвигает перед ним всё более сложные задачи. Мы ведь воспитываем нового человека. И здесь нет проторённых путей. Воспитатель-одиночка, возможно, и не сразу проторит прямую дорогу. Надо общаться с коллективом, присматриваться к товарищам… Что касается происшествия в вашем классе, тут опять же нельзя действовать по шаблону. Поэтому я не собираюсь давать вам «руководящие указания». Вы нашли своё решение задачи. Посмотрим, каковы будут результаты. Я больше склоняюсь к вашей точке зрения: преподаватель всё же должен искать, самостоятельно проявлять инициативу.
Гаухар поблагодарила директора за понимание
У Гаухар даже заломило в висках от напряжённых раздумий. Но ведь учитель обязан думать! Глубоко, взволнованно! Иначе что же… согласиться с Джагфаром, замкнуться в своих комнатах на даче? Жить только для себя, для мужа?.. Лёгкая, но бесплодная жизнь… Нет, пусть дорога будет неровной, трудной, но Гаухар не изменит профессии учителя. Это – крепко, на всю жизнь!
6
В конце октября выпал первый снег, но зима ещё не установилась по-настоящему. Вскоре в центре большого города снега не осталось и в помине. Куда ни глянешь – чёрные тротуары и мостовая. Только в скверах и на склонах ближних гор, где не ходят люди и нет пути машинам, местами белел снег. Погода стояла переменчивая: то потеплеет, то пахнёт холодный ветер и полетит колючая крупа. На дорогах гололедица. Солнце совсем не появлялось. Часа в три-половине четвёртого всё затягивалось какой-то сумеречной пеленой. И вот наконец-то повалил настоящий снег – хлопья частые, пушистые. День и ночь не прекращался снегопад. Всю землю укутал. И впервые за долгие дни засияло зимнее солнце. Люди облегчённо вздохнули: кончилась чёрная осень.
У Гаухар тоже посветлело на душе. Недавние дни с их иногда тяжёлыми переживаниями казались ей неприятным сном. Не пора ли встряхнуться, поднять голову?
Теперь уж ей ясно: всё началось с гибели Юлдаша. А потом одно пошло громоздиться на другое… Но ведь жизнь не замерла, продолжается. Никого не обрадуешь тем, что согнёшься от горя, и никто тебя не похвалит за это. Подлинное мужество состоит в умении всегда преодолевать трудности, невзгоды, а не в том, чтобы, покорившись стихии, плыть по мутным волнам. От чёрных мыслей и на душе становится черно. Она тогда и о некоторых людях стала думать дурно. Вот ополчилась на Исрафила Дидарова. Приписала ему бог весть что. Не требуется ни особой смелости, ни глубокого ума, чтобы так сразу очернить человека. Справедливо ли было порицать Исрафила, поддавшись собственному дурному настроению? Что плохого сделал он? Наоборот, и при покупке машины, и при строительстве дачи, и при переезде на новую квартиру не обошлось без помощи Дидарова. Нельзя, в самом деле, быть такой неблагодарной.
Теперь, когда на душе у Гаухар посветлело, она ещё раз попыталась найти источник своей неприязни к Исрафилу Дидарову. И тут среди прочих догадок в её воображении смутно мелькнуло холёное, красивое, холодное лицо Фаягуль Идрисджановой. Но какая тут связь? Ведь оба они так не похожи друг на друга.
Как-то в минуту откровенности Исрафил Дидаров признался, что сильно изменился за годы войны. По его словам, раньше он был лучше, – ну, чище душой, что ли, честнее в своём отношении к людям, к жизни вообще. А, дескать, после войны в характере у него появились кое-какие странности, которые и самому ему порой кажутся неприятными. «Допустим, что так, минувшая страшная война и в самом деле оставила рубцы не только на теле, но и в душе некоторых людей. А при чём тут Фаягуль? Она ведь не была на фронте? – спросила себя Гаухар. И сейчас же ответила: – Если в натуре Фаягуль и есть что-то порочное, отталкивающее, как мне кажется, то это не случайное, не наносное, а врождённое. Отрицательные черты такого происхождения, как правило, гораздо опаснее, потому что они устойчивее».
Вот так и бывает. Казалось бы, всё неприятное, что несколько дней тяготило человека, осталось позади, впору забыть о нём. Ан нет. Снова шевельнулся в душе какой-то червяк. И опять мрачные мысли гнетут и тревожат душу.
Хотя Гаухар довольно часто и неприязненно думала о Фаягуль, она никогда не упоминала её имени в разговоре с мужем, – словно муж способен сделать что-то страшное для Гаухар, не только видя Фаягуль, но даже услышав её имя. И Гаухар незаметно для себя постепенно прониклась страхом перед отчуждённой красотой этой женщины.
Не в опасной ли красоте заключается превосходство Фаягуль над ней, Гаухар? «Постой, – вдруг осенило Гаухар, – уж не для того ли Джагфар частенько бывает у Дидаровых, чтобы видеться там с Фаей? Может быть, не на собраниях задерживается, а проводит время с Фаягуль?»
Эта мысль, мелькнув однажды, не переставала терзать её. Сгорая от стыда, Гаухар всё же стала следить за мужем. Однако ничего предосудительного в его поведении не обнаруживала. Тогда, глубоко запрятав тайный умысел, однажды сказала Джагфару:
– Знаешь, мне хочется повидаться с Фанузой-апа. Она говорила тогда, на даче, что у неё есть модные выкройки. Ты не встречал её?
– Я с чужими жёнами если и встречаюсь, то чисто случайно, – рассмеялся Джагфар. – Слава богу, Фануза старше меня почти вдвое.
– Если сама она старше, у неё может найтись молоденькая подружка, – сказала Гаухар, покраснев от своей неумелой шутки.
– И подружка не интересует меня. Лучше моей жены никого нет.
– Ты уж скажешь! – опять возразила Гаухар, а сама нежно взглянула на Джагфара. «Дурочка, подозреваешь такого верного мужа. Хорошо, что Джагфар не догадывается о моих намёках, – высмеял бы меня и пристыдил». – И она уже с лёгким сердцем объяснила себе: «Значит, Фаягуль неприятна мне просто как женщина сомнительной нравственности. Но за что же она ненавидит меня? Возможно, ей нравится Джагфар? Ну, нравиться-то никому не запретишь…»
Подозрения и сомнения мучили её несколько дней. И вот она освободилась от этого тяжкого груза. Идёт в школу лёгким, быстрым шагом. А кругом белый снег. Она с наслаждением вдыхает посвежевший воздух. На душе тоже чисто, не осталось ни единого пятнышка. Как хорошо и свободно!
Как только Гаухар переступила порог школы, все её мысли обратились к детям. Можно ли их не любить! Вон как они ластятся, прижимаются к своей Гаухар-апа, верят, что она способна уберечь их от любых жизненных невзгод. И как они быстро и безошибочно угадывают настроение учительницы! Если Гаухар не в духе, сидят тихо и смирно. А при хорошем её настроении они беззаботны и веселы. Преподавательница начальных классов никогда не должна забывать о чуткости своих воспитанников; они бессознательно перенимают у неё жесты, манеру говорить, выражение лица. Какие бы бури ни бушевали в душе учителя, надо стараться, чтобы дети ничего не заметили, – пусть перенимают только самое лучшее.
На утренней перекличке не отозвался Фуат Каримов. Он не явился на уроки в этот день. «Фуат частенько хворает. Наверное, опять заболел», – подумала Гаухар. Всё же она спросила учеников:
– Кто нынче утром, перед уходом в школу, или вчера вечером видел Фуата?
Никто ничего не мог сказать. После уроков Гаухар направилась к Фуату домой.
В школе, среди детей, ей не приходили в голову тревожные мысли. А сейчас стало беспокойно. Ребёнок ведь, разве он помнит каждую минуту, что на улицах города его почти всюду подстерегает неожиданная опасность? Автомобильное движение с каждым годом увеличивается. Вот Юлдаш забавы ради ухватился за прицеп, и вон какая случилась беда. Гибель Юлдаша повлияла на характер Гаухар. Раньше она знать не знала, что такое нервы, а теперь при неожиданном звуке вздрагивает, всякая неизвестность тревожит её. Знакомые учительницы говорят: «Гаухар, ты ведь такая спокойная была». Она пожимает плечами: «Что тут поделаешь, не могу совладать с собой». А ведь прохожие на улице, наверное, думают о ней: «У этой модно одетой женщины, должно быть, нет никаких забот и печалей. Вон как быстро шагает и высоко держит голову».