Избранные произведения. Том 5
Шрифт:
– Смотри, Газинур, – пошутил Гарафи-абзы, затягиваясь ароматным дымком, – как бы не подцепила тебя, к примеру, казанская девушка на эту папиросную коробку с красивой картинкой. Бывает такое в молодости.
С другого конца улицы раздался звонкий, ещё не окрепший голос Халика:
– Газину-ур!
И все окрестности «Красногвардейца» повторили весёлым эхом: «…нур…»
– Зовут есть пельмени, – пояснил Газинур и поднялся с места.
Гарафи-абзы тоже встал.
– Значит, договорились, Газинур, – сказал Гарафи-абзы, – завтра с рассветом тронемся. Если увидишь в клубе Хашима и Газзана,
– Будь спокоен, всё будет в порядке, Гарафи-абзы.
У калитки Газинура встретил младший брат Халик.
– Абы, – шепнул он тихонько, словно делясь важной тайной, – идём скорей! Тёти-гостьи сбивают масло, а оно не сбивается. Мама смеётся, они тоже хохочут. Потеха!
Зная, что брат любит посмеяться, Халик, оказывается, затем только и позвал его, чтобы он посмотрел на эту картину. А пельмени ещё не поспели. Их и в котёл-то ещё не опускали.
Газинур приоткрыл дверь. Гюлляр старательно сбивала масло. Короткие светлые волосы её рассыпались и падали на лоб… Она то и дело отбрасывала их тыльной стороной ладони и снова бралась за пахтальник. Фатыма, забыв о книжке, которую держала в руках, глядя на напрасные усилия подруги, заливалась весёлым хохотом.
Увидев Газинура, Гюлляр остановилась.
– Ох… устала… – улыбаясь, проговорила она и опустилась на край нар. – Адский труд!
– Тебе на дорогу готовят ведь масло, Газинур, – сказала стоявшая у печки и занятая подвешиваньем котла мать. – Сколько уже мучаются, бедняжки! Я говорю: «Давайте лучше я сама», – не дают.
– Мы надеялись, – может, Газинур хоть разок вспомнит о нас, когда будет есть масло в дороге, – сказала Гюлляр и смешливо взглянула на Фатыму. – А то уедет и позабудет.
– В таком случае, чтобы помнить о вас подольше, я всю дорогу не притронусь к этому маслу, – в тон девушке ответил Газинур и взялся за пахтальник.
– Ну-ка, посмотрим, почему оно упрямится.
Девушки с интересом наблюдали за движениями Газинура. Казалось, он работал, не прилагая никаких усилий. Между тем ещё не успели свариться пельмени, как масло уже было сбито. Девушки удивлённо заглядывали внутрь маслобойки.
– Как ты это сделал, Газинур?
– Вот так… Зная секрет и молитву, – улыбнулся Газинур, подавая матери маслобойку.
Они ели пельмени, когда в дверь влетел куда-то исчезавший Халик. Он крикнул так, что задребезжали стёкла:
– Гали-абзы уже в клуб пошёл!
– Пожар, что ли?.. Чего ты так кричишь? – рассердилась мать.
Девушки торопливо доели пельмени и тоже стали собираться в клуб.
– Не спешите, я сейчас чай соберу, – сказала Шамсинур. – Наш народ не из торопливых.
– Это только ты, мама, не торопишься, – пробурчал Халик, набивая рот пельменями. – В клубе уже и сесть негде. Даже Сабир-бабай с дедом Галяком уже там.
– Подавишься, куда так спешишь! – оборвала его мать. – Деда Галяка только там и недоставало, того и гляди рассыплется, старый.
Халик не нашёл нужным что-либо отвечать на столь бессмысленное замечание. Откуда матери знать, сколько радостных хлопот у него сегодня! Во-первых он, как велел ему Гали-абзы, написал объявление и приклеил его к дверям правления. Во-вторых, ходил с товарищами из дома в дом, приглашал колхозников на собрание. В-третьих, Гюлляр просила его перед тем, как она начнёт доклад, установить на сцене небольшой макет электростанции и развесить чертежи и схемы. От последнего поручения Халик земли под собой не чуял.
XI
Зал действительно был битком набит. Но девушкам дали дорогу, и они прошли вперёд, а за ними проскользнул вперёд и Газинур, хотя его то и дело дёргали за полы.
– Ждём, ждём, – сказал Гали-абзы, жестом приглашая девушек на сцену, за покрытый красной материей стол. На груди у него блестел сегодня орден Красного Знамени.
Гюлляр с Гали-абзы и Ханафи направилась к лесенке, что вела на сцену. Фатыма села на место, освободившееся после Гали-абзы, Газинур поспешил занять место Ханафи.
Халик вертелся на сцене возле Гюлляр. Вот он что-то пошептал ей на ухо, быстро скользнул за сцену, тут же появился снова и принялся развешивать на заранее вбитые гвозди чертежи и схемы, сделанные Гюлляр. Поставил на маленький столик какую-то таинственную вещь, покрытую белой материей. Тёмное от загара лицо его приняло в этот момент столь торжественное выражение, столько счастья было в его глазах, что можно было подумать: самый главный человек на сегодняшнем вечере – это он, и все сидящие в зале собрались, чтобы послушать именно его.
«Смотрите-ка, раньше брата в капкан лезет, блоха этакая», – подумал Газинур и, обернувшись назад, поискал глазами Миннури. Давеча, едва он вошёл, её пёстрый платок бросился ему в глаза, а сейчас её что-то нигде не видно. Куда она запропастилась?
– Товарищи, – сказал Гали-абзы, и шум сразу стих, – сегодня перед нами выступят приехавшие из Казани девушки – гостьи Гафиатуллы-бабая. – Он поискал глазами старика, который сидел в одном из первых рядов. – Гюлляр, – кивнул он в сторону своей соседки справа, – расскажет нам о колхозной электростанции, а Фатыма – вон та, что сидит в первом ряду, между дедом Галяком и Газинуром, – прочтёт стихи нашего любимого поэта Хади Такташа. Прошу соблюдать тишину.
Гюлляр подошла к самому краю сцены. Руками она судорожно сжимала за концы гибкий прутик. Стройная, как тростинка, с такой тонкой талией, что думалось, вот-вот переломится, со светлыми волнистыми волосами, спадавшими до плеч, она невольно привлекала к себе взоры; особенно, конечно, заглядывались на неё парни.
– Товарищи! – проговорила она приятным и каким-то очень ясным голосом.
Для сидящих в зале привычное обращение это прозвучало естественно и спокойно. На самом же деле Гюлляр страшно волновалась. Она рассчитывала немножко подзаняться в деревне своей дипломной работой и никак не ожидала, что ей придётся выступать перед колхозниками, да ещё на таком большом собрании. И когда она дала согласие на это, у неё вдруг пропал сон. Ведь она всего только студентка, правда, студентка-дипломница, но всё же образование-то у неё не закончено. Да и опыта маловато. А для колхозников лекция о гидроэлектростанции не просто интересная, отвлечённая новость науки, – для них это вопрос их завтрашнего дня. Поэтому-то сегодня и переполнен клубный зал. Даже столетний дед Галяк не усидел на печке и сейчас, приложив к уху правую ладонь, жадно ловит каждое слово.