Избранные произведения. Том 8. Квози: Квози. КОТализатор
Шрифт:
Под костюмом на его теле был намотан тонкий прочный шнур собственного изготовления. Из рюкзака он достал пистолет с присасывающимся наконечником. Тщательно прицелившись, он выстрелил. Звук выстрела потерялся в шуме вентилятора. Присоска прочно закрепилась на гладком металле противоположной стены. Разговаривающий-на-Бегу проверил натяжение шнура, глубоко вздохнул, прочитав вполголоса любимые строчки из шестой Книги, и сделал шаг в бездну.
Как обычно в первое мгновение его охватил страх, что шнур оборвется, но затем наступило облегчение. Собрав всю свою волю в кулак, он начал подниматься вверх, подтягиваясь на руках. Добравшись до присоски, Разговаривающий достал из рабочего пояса небольшой ключ и нашел
Теперь его окружали не металлические, а пластиковые стены. Этот ход был выдолблен в стене, и на его прокладывание у Разговаривающего ушло несколько лет.
В конце туннеля не было тщательно замаскированной и управляемой электроникой двери. Выбравшись наружу, он несколько часов потратил на то, чтобы прикрыть люк опавшими листьями и ветками деревьев. Быстрый осмотр местности подтвердил, что поблизости никого нет. За ним никто не следил, и вероятность того, что он столкнется с одной из исследовательских групп ничтожно мала. Он тщательно следил за графиком их работы и выходил на поверхность только будучи твердо уверенным, что наверху нет ни одного Квози.
За выходами из колонии теперь велось постоянное наблюдение, но у него был его собственный ход — тщательно продуманный и искусно выполненный с помощью самых обычных инструментов. Эта дверь в иной мир принадлежала только ему и тем духам, с которыми он медитировал, но уж они-то не выдадут его.
Была ночь. Все с уважением относились к его сеансам медитации. Иногда они длились по несколько дней, и его благочестие неоднократно отмечалось. По окончанию сеанса он вернется к обычной жизни отдохнувшим и посвежевшим. Никому и в голову не придет, что вовсе не медитация над Милианским Циклом, а прекрасные прогулки в одиночестве по бодрящей, удивительной, уникальной и запрещенной планете Шираз, так поразительно влияли на него. Он гулял по своей планете Шираз, так он привык думать о ней.
X
Уверенность Чада в себе исчезла вместе с солнцем. Конечно, можно уверять родителей в своей непревзойденной храбрости, но совсем другое дело оказаться в лесу ночью одному, за десятки километров от дома. В лесу, который стал домом для зверей задолго до появления человека. Как они отнесутся к его присутствию?
По мере того, как вокруг него сгущалась темнота, он все сильнее жалел, что отказался взять с собой палатку. Хотя она и была не из слишком прочной ткани, палатка укрыла бы его на ночь, в то время как спальный мешок и дождевая накидка лишь частично оградят его от темноты.
В течение дня лес был полон звуков и красок. А теперь лишь неясные безмолвные тени крадучись пробирались. меж деревьев. Голоса совы, сверчков и лягушек, живших в ручье по соседству, были знакомыми и успокаивающими. Но шум перешептывающихся листьев, хлопанье крыльев невидимых птиц давали богатую пищу детскому воображению.
Он не собирался разжигать костер. Спальный мешок надежно укрывал его от прохлады ночи, бутерброды с тунцом не требовали подогрева, и тем не менее он торопливо собрал сухих сучьев и листьев и, сломав с десяток спичек, наконец-то развел костер. Облегчение, испытанное им при виде огня, трудно было описать словами.
Костер был слишком мал, чтобы испугать крупного зверя, но тени, представлявшие для него реальную угрозу, исчезли в темноте леса. Позади его небольшого лагеря протекал быстрый ручей, и Чад считал, что это хорошая защита от нападения сзади. Шум воды приятно успокаивал. Будучи защищенным костром и ручьем, он быстро забрался в спальный мешок и развернул шоколад. То, что он отложил бутерброд с тунцом, намеренно изменив обычный ход вещей, наполнило его душу чувством гордой независимости.
Луны не было видно, и он не знал радоваться этому или огорчаться. Удивительно яркие звезды напоминали сахар, рассыпанный на черном бархате. Постепенно его сморил сон.
Чада разбудил громкий всплеск воды. Он так резко подскочил в спальном мешке, что сбил дождевую накидку.
Щурясь от яркого света, он повернулся к ручью. Судя по звуку в воду упал осколок скалы. Никто — ни гризли, ни лось, — не пытался перебраться через ручей к его лагерю. Лишь круги разбегались по воде. Повернувшись к слабой струйкой дымящемуся костру, он вновь услышал какой-то непонятный звук. И опять Чад ничего не увидел, но решительно выбрался из спального мешка, одел джинсы и направился к ручью. Взобравшись на гранитный утес, он пристально вгляделся в воду. Быстрое течение вымыло здесь глубокую яму. Если бы вода не была такой холодной, это было бы отличное место для купания. Не задумываясь, он наклонился пониже и тут же с криком отпрянул назад. Через несколько секунд он вновь осторожно подобрался к краю утеса. Чтобы это ни было, но оно не пыталось выбраться из воды, а просто лежало на дне, бессмысленно дергая конечностями. Крошечные пузырьки воздуха цепочкой поднимались на поверхность воды. Существо показалось ему знакомым. Нет, оно было ему знакомым. Давным-давно, еще ребенком, он видел его. Это было то самое существо, думая о котором, он не мог заставить себя поверить в то, что это всего лишь плод его воображения, или еще нечто подобное.
— Что ты там делаешь? — изо всех сил закричал он, стараясь перекричать шум воды, но существо продолжало пускать пузыри. — Ты в порядке? Не ушибся? Если ты будешь там так и лежать, то замерзнешь. — Чад не испытывал страха, только любопытство. — Ну, если это тебя устраивает, то я пойду.
В ответ появилась новая серия пузырьков, и существо еще энергичнее замахало тонкими пушистыми руками. Как и в первый раз, он обратил внимание на кисти рук: на каждой было по семь пальцев.
— Ты, что, хочешь выбраться оттуда? — добивался своего Чад. — Почему ты не плывешь?
Внезапно его осенило, что скорее всего существо не умеет плавать. В свои тринадцать лет Чад еще не понимал, что объем легких другого существа в соотношении к его телу может быть недостаточным для поддержания естественной плавучести тела. Он решил, что существо ранено, и ему требуется помощь. Став на колени, он плеснул себе в лицо водой, прогоняя последние остатки сна. Заставив себя забыть о холоде, он лег на живот и как можно глубже опустил руку в воду. По телу пробежала дрожь. Чад почувствовал, как его руку охватили пальцы существа. Напрягшись изо всех сил, он потянул его наверх. Длинноухая мордочка появилась над водой, извергая из себя воду и задыхаясь от кашля. Чад чувствовал бы себя так же, если бы его слишком долго продержали под водой. Он продолжал тащить незнакомца на сушу. Пытаясь помочь ему, существо отталкивалось второй рукой от земли. Чад обеими руками подхватил его под мышки и приподнял. Несмотря на свою кажущуюся хрупкость, существо оказалось неожиданно тяжелым. Крупные серьги покачивались в обвисших ушах. Яркие полоски ткани на руках и ногах волочились по земле. Мокрая шерсть добавляла веса его телу.
— Тебе нужно к огню, — проговорил Чад сквозь стиснутые зубы. — Давай попробуй встать.
Громадные ноги, обутые в сандалии, мешали Чаду наполовину тащить, наполовину нести на себе старого незнакомца к лагерю. Он уложил его на спальный мешок и бросился разжигать костер.
Вода тонкой струйкой сбегала из уголка рта существа. Его дыхание было резким и прерывистым, большие глаза закрыты. Теперь, мокрый и жалкий, инопланетянин не производил на него такого сильного впечатления, как в первый раз, но не трудно чем-то удивить в тринадцать лет так же сильно, как и в восемь.