Избранные произведения
Шрифт:
Но, несмотря на самые, казалось бы, неожиданные повороты своего творческого пути, несмотря на все свои ошибки и заблуждения, Нодье всегда искренно и страстно стремился противостоять антидемократической и антигуманистической реакции своего времени. Через всю свою жизнь пронес он нетронутыми светлую, хотя и наивную веру в «доброго человека», непримиримость к социальному неравенству, мечты о социальной гармонии — высокие идеалы, унаследованные им от философии просветителей, на которой он был воспитан.
Говоря о Шарле Нодье как о художнике, нельзя не отметить одной характерной черты всего его творчества: будучи во французской литературе своего времени несомненным новатором, он нередко выступает в «иноземном» для нее обличье, в роли проводника тем и мотивов, почерпнутых в других литературах. В этом сказалось
Нодье постоянно и настойчиво подчеркивает свою зависимость от романа Гете. Больше того, «Страдания молодого Вертера» — настольная книга многих его героев, в которой они узнают мысли и чувства своего поколения, «друг», с которым они никогда не расстаются. Любопытно отметить при этом, что в написанной почти одновременно с «Изгнанниками» новелле «Последняя глава моего романа» Нодье рисует пародийный портрет «светского Вертера», зло высмеивая внешнее увлечение «вертеризмом» в предреволюционной Франции.
Связь Нодье с современной ему зарубежной литературой не ограничивалась ассимиляцией готовых, канонизированных литературных образцов. Широко осведомленный в современной ему литературной жизни других стран, — чему немало способствовали и его профессия библиотекаря и его скитания вне Франции, — Нодье с удивительной чуткостью умел угадать едва только намечающиеся тенденции, уловить то новое, что рождалось в литературах Англии и Германии, и первым откликнуться на него. Известный датский критик Георг Брандес, говоря о Нодье, отмечает, что больше всего поражает его в этом писателе способность «за 10–20 лет опережать литературные события». Действительно, будучи, по выражению одного современника, «барометром литературной погоды Европы», Нодье как бы пролагал во французской литературе новые пути, нередко вводя в нее новые мотивы и новых героев задолго до того, как они начинали входить во Франции в литературный «обиход». Задолго до появления «Гузлы» Мериме Нодье вводит во французскую литературу тему «западных славян». За несколько лет до всеобщего увлечения Гофманом обращается он к фантастике. Почти одновременно со Стендалем открывает «итальянский характер». Достаточно ярким примером такого «опережения» является, наконец, тот же «Жан Сбогар». Написанный в 1812 году без прямого влияния Байрона, но при той же «литературной погоде», он зачислен при своем появлении в категорию «байронических» произведений, ибо для французской литературы кажется явлением неорганическим. А спустя десять лет, в пору Июльской революции, образ романтического разбойника, самоотверженного защитника слабых и угнетенных, становится своего рода типической фигурой в произведениях романтиков; и Эрнани у Гюго и Антони в одноименной драме Дюма являются своего рода потомками Жана Сбогара.
Обладая своеобразным умением ассимилировать явления иностранной литературы, всегда давая при этом французский вариант той или иной темы, Нодье прекрасно владел высоким искусством литературного перевоплощения. И в «вертеровских» своих произведениях, написанных в традиционной форме «исповеди страдающего сердца», с их взволнованной интонацией, их тонким лиризмом; и в подчеркнуто стилизованной под французскую прозу XVIII века озорной новелле «Последняя глава моего романа», с ее рискованными ситуациями и остроумными диалогами; и в таинственно-загадочной «Инее де Лас Сьеррас»; и в поэтических сказках, с их задушевным тоном, то ласково-насмешливым, то патетически гневным, — всюду Нодье выступает подлинным мастером, разнообразным и оригинальным художником.
Но есть в его произведениях страницы, не имеющие отношения к этому искусству перевоплощения, — это страницы, посвященные описанию природы. Нодье — великолепный мастер пейзажа. Мир природы предстает у него ярким, прекрасным объективным миром, миром бесконечно многообразным, сверкающим красками и переливающимся тончайшими оттенками. И здесь, несомненно, Нодье выражает свое собственное, не «пропущенное» через литературу восприятие действительности; это мир, увиденный влюбленными глазами художника и натуралиста. Подобно своему герою — художнику в «Живописце из Зальцбурга», он словно стремится запечатлеть «постоянно меняющийся облик великой картины непревзойденно прекрасной природы». С удивительным для своего времени мастерством умеет он передать не просто статически прекрасный пейзаж, но пейзаж как часть живой природы, в ее движении, в ее изменениях, в ее нюансах. При этом природа предстает у Нодье чрезвычайно конкретной, во всем многообразии своих форм и видов. Встреченный ландшафт, цветок, насекомое, птица — все описывается им с тщательностью естествоиспытателя, и детализация эта не только не ослабляет эстетического воздействия пейзажа, а, напротив, еще усиливает его. Примером искусства Нодье в изображении природы может служить хотя бы описание горного ландшафта Юры в «Адели» или раннего утра в «Живописце из Зальцбурга». Замечательны пейзажи и в сказках Нодье, например в «Трильби», где глубоко реалистические картины природы служат как бы поэтическим «волшебным» фоном для сказочного сюжета.
В творчестве Нодье нашла свое отражение и другая непреходящая любовь всей его жизни — любовь к миру книг. Не случайно Нодье так часто обращается к кругу чтения своих героев.
Книга всегда играет решающую роль в их духовном становлении. И отношение к той или иной книге, к литературному произведению или легенде, к тому или иному «властителю дум» — Клопштоку или Руссо, Монтеню или Кондильяку — нередко служит как для Нодье, так и для его героев средством характеристики, иногда исчерпывающей. Придя впервые в жилище Стеллы, «изгнанник» прежде всего устремляется к ее книжной полке, чтобы окончательно убедиться, что он встретил родственную душу.
Любовь Нодье к книге своеобразно преломляется и в его сказках. Многие из них вложены в уста некоего старого книжника, отыскавшего то или иное предание в старинной книге или древней рукописи. Нередко начало сказки носит подчеркнуто «ученый» характер — она начинается с ссылок на различные источники, с библиографических справок, с исторических дат. И подобно тому, как видение природы с точки зрения натуралиста лишь усиливает поэтическую прелесть пейзажа Нодье, это «книжное» обрамление придает его сказкам особую поэтичность, как бы приобщая их к истории человечества.
Советский читатель знаком с творчеством Шарля Нодье по переводам «Жана Сбогара» и нескольких новелл; значительная часть этих переводов была опубликована еще в 1930-х годах. Настоящее издание ставит своей целью несколько дополнить представления об авторе «Жана Сбогара», показав основные этапы его творческого пути. Произведения Нодье расположены в хронологическом порядке. В сборник включены никогда прежде не переводившиеся «Изгнанники», «Живописец из Зальцбурга» и «Адель».
А. Андрес.
ИЗГНАННИКИ
Предисловие
— Люди со вкусом не одобрят вашей книги.
— Боюсь, что так.
— Вы пытались сказать нечто новое.
— Вы правы.
— А получилось что-то весьма странное.
— Возможно.
— Говорят, что ваш стиль неровен…
— Страсти тоже никогда не бывают ровными.
— Что рассказ ваш пестрит повторениями.
— Язык сердца довольно однообразен.
— Ваш герой старается походить на Вертера.