Избранные произведения
Шрифт:
— Какой ужас!.. — завопила она. — Вы! У меня! В этот час! В моей спальне!!! И без доклада! Без соблюдения простейших приличий!..
— Совершенно верно изволили сказать, сударыня, без соблюдения приличий. Когда действуешь по велению сердца, тут уж не до приличий.
— Как, сударь! Опять за старое? Опять сумасбродства? Прошу вас, оставьте до более подходящего случая излияния чувств, которые так быстро забываются.
— Если бы мне нужно было беседовать с вами, сударыня, на тему, ради которой, как вы полагаете, я к вам пришел, то трудно было бы найти случай удобнее. Но более важные причины, не терпящие никаких отлагательств, побудили меня явиться к вам. Клариса, во имя неба, — продолжал я, поспешно схватив ее за руку, — выслушайте меня!
— Более важные причины?! Какое-нибудь новое безумное решение, на которые вы так способны!.. Вы
— Не вздумайте этого делать, сударыня, — сказал я, взяв ее и за другую руку, до тех пор остававшуюся свободной, и почти силой заставляя сесть на диван. — Все должно произойти только между нами, в самой строжайшей тайне, вдали от людских глаз и ушей. У ваших ног, сударыня, я умоляю вас, выслушайте меня хоть одно мгновение! Мы не имеем права терять ни одной минуты!
— Несчастная я, — сказала она, сдерживая рыдания, — и надо же было мне отослать всех горничных!
— Еще раз повторяю вам, они были бы ни к чему. А если бы они оказались здесь, то я потребовал бы, чтобы они удалились. Малейшая огласка вас погубила бы.
— Да это засада, убийство, это какое-то неслыханное преступление! Чудовище! Чего вы хотите от меня?!
— Почти что ничего, и если бы вы меня выслушали, то уже знали бы, что мне надо. Прошу вас, скажите мне, где Маргарита?
— Маргарита? Моя племянница? Вот странный вопрос! И для чего ввязывать Маргариту в оскорбительную сцену, которую вы мне устроили? Маргарита рано ложится спать, в особенности когда у меня гости. Это одно из тщательно соблюдаемых условий нежного, но строгого воспитания, которое я ей дала. Маргарита в своей комнате, Маргарита в своей постели, Маргарита спит, я в этом так же уверена, как и в том, что я существую.
— Конечно, господь бог мог бы допустить, чтобы это было так; ведь сотворил же он столько вещей необъяснимых, которых, однако, нельзя отрицать. И это было бы чрезвычайно любопытно. Да, впрочем, если мне не изменяет память, вот ее дверь; вам легко убедиться, что она у себя, если она только действительно оттуда не вышла, и тем самым вы избавите нас обоих от тяжелого сомнения, затрагивающего живейшим образом как ответственность тетушки, так и ответственность соседа…
— Разбудить мою девочку?! Разбудить ее, когда в моей комнате мужчина?! Что вы, Максим!
— Да в том-то и дело, что вам и не разбудить ее, — ответил я, предварительно убедившись, что ключ от моей комнаты никуда не исчез из моего кармана. — Она уже разбужена, черт возьми, и так разбужена, как, ручаюсь вам, никогда не бывала. А если вы ее найдете спящей в своей постели, то, значит, дьявол стал более искусным, чем во времена преподобного Кальме.
Она взяла свечу, прошла в комнату Маргариты, сделала там несколько шагов и вернулась как раз вовремя, чтобы упасть без чувств на диван.
Так как я ожидал этого происшествия, то заранее запасся флаконом с нюхательной солью, стоявшим на ее туалете. Затем я расстегнул последний оставшийся нерасстегнутым крючок, легонько пошлепал по пухленьким, судорожно сведенным пальцам и еще более легко прикоснулся губами к самым их кончикам, со всей скромностью, на какую только был способен.
В моих интересах было предотвратить нервический припадок, ибо нервические припадки обычно затягиваются.
— У нас нет времени предаваться бесполезным переживаниям, прелестнейшая и обожаемая Клариса (откуда только, черт возьми, разные слова берутся?). Обстоятельства требуют от нас незамедлительного решения.
— Увы, я это прекрасно знаю! Но к кому мне обратиться за помощью, Максим, как не к вам, соучастнику, а быть может, и виновнику этого преступления.
— Право же, нет, — ответил я со вздохом.
— Вы знаете, где она, Максим, вы это знаете, друг мой, не отпирайтесь… Верните мне ее!
— Этого, сударыня, мне не разрешает сделать моя честь. Я знаю ее секрет и буду хранить его в моем сердце; а выдай я его, так вы же стали бы меня презирать. Но могу вас заверить, она находится под охраной порядочного человека, который отдаст ее лишь в ваши собственные руки, как скоро вы согласитесь отдать ее в руки супруга, и вы должны это сделать, Клариса! Вчера в этом еще можно было сомневаться, сегодня это стало необходимостью. Вот что я хотел вам сказать.
— В руки супруга? Уж не Амандуса ли? В руки этого безумца! Этого распутника! Этого расточителя! Прекрасный муж, что и говорить!
— Когда женщина похищена, сударыня, то ей уже не приходится выбирать мужа; а мужчина, который по своему легкомыслию и недостаточной щепетильности пренебрегает этим щекотливым обстоятельством в надежде на пышное приданое, в тысячу раз хуже безумца, это — негодяй. Я согласен: Амандус далеко не безупречен, но его исправит благородная любовь. Никогда я так хорошо не понимал сердцем возможность подобного превращения, как сегодня. Я знаю из совершенно достоверного источника, — он сам мне это сказал, — что при подписании брачного контракта он тут же вступит во владение имением своего дяди. Земля там действительно не очень плодородна, зато охота замечательная. Что же касается приданого нашей дорогой несовершеннолетней, то нет ничего проще, как сохранить его и не дать расхитить мужу-сумасброду, на это существует пятьдесят способов, которые я не премину сообщить вам, как только закончу упорное изучение трудов Кюжаса, а это произойдет очень скоро: я провожу за этим делом и дни и ночи — ведь еще несколько минут тому назад я сидел за книгой. Со всех остальных точек зрения этот союз — как нельзя более подходящий, и даже недостатки Амандуса не в состоянии затмить в нем блестящих и похвальных качеств: он прям, честен, обязателен, храбр!
— И пишет он чудесно; нужно отдать ему справедливость, он умеет великолепно составить письмо.
— Как, сударыня, неужели вы действительно считаете… просто вы очень снисходительны!
— Уж не придерживаетесь ли вы на этот счет иного мнения? Боюсь, Максим, что вы говорите так только из зависти.
— Напротив, сударыня, я слепо доверяю вашему вкусу, — спохватился я, — и единственно, чего я желаю, так это, чтобы в дальнейшем его слог не показался вам неровным. Но, насколько я разбираюсь в вопросах брака, его слог не имеет никакого отношения ко всей этой истории: речь идет о предусмотрительности и приличиях иного рода, нежели предусмотрительность и приличия, соблюдаемые в ораторском искусстве. У вас есть десять минут времени, и никак не больше, ввиду срочности создавшегося положения, чтобы поразмыслить о том, какого рода меры следует принять, дабы отвратить от вашего дома угрожающий ему скандал. Начнемте с того, что это ничего не меняет в материальной стороне дела. Как видите, характер Маргариты уже вполне сложился; она очень, чрезвычайно развита для своего возраста. Рано или поздно вам все равно пришлось бы решиться выдать ее замуж, и это даже в том случае, если бы она захотела выйти замуж без вашего разрешения. О, милая малютка Маргарита! Какое счастье — вместо того чтобы броситься на шею какому-нибудь богачу или законнику, она влюбилась в ветреника, заранее обреченного прошлой своей жизнью на любые уступки. И если бы приключилась такая напасть, что она влюбилась бы в какого-нибудь адвоката, — я говорю в виде предположения, — то судебная тяжба вошла бы в ваш дом через ту же дверь, что и брачное благословение. А с Амандусом у вас не будет ни малейших неприятностей! У моего достойного друга в делах такой уступчивый характер! Бывают дни, когда он готов вам отдать за початый столбик луидоров все свои права на наследство; он даже способен оплатить и услуги нотариуса и дать богатое вознаграждение старшему клерку! Словом, возвышенная душа! А с другой стороны, малютка подрастает. Замечательная красота этого ребенка в конце концов посмеет вступить в соперничество с вашей красотой, и мне уже приходилось слышать в театре, как какие-то дураки, сидящие в разных ложах, кричали друг другу: «А красавица-то, наверное, вышла замуж очень молодой!..» Они принимали вас за мать Маргариты!
— Фи, Максим, когда она родилась, я даже еще не была в пансионе!
— Кому вы говорите! Во всяком случае, это происшествие властно указывает, как поступить. И я ему очень благодарен — ведь оно положит конец вашей нерешительности.
— Происшествие! Происшествие! Легко вам говорить!.. Если Маргарита вернется, то никто ничего не узнает, а ведь на вашу скромность я могу надеяться…
— Моя скромность, сударыня, может выдержать любое испытание. Но Маргарита не вернется, а происшествие завтра же будет предано огласке. Но даже если бы Маргарита вернулась и происшествие случайно не было бы предано огласке завтра, то, по всей вероятности, оно было бы предано огласке дней этак через… Одну минуту! — продолжал я, делая вид, будто что-то прикидываю на пальцах, а на самом деле то было лишь притворное раздумье — сильно действующий прием проповедников, столь рекомендованный в риторике…