Избранные произведения
Шрифт:
После пира парни затеяли игры, в которых выказывали свою ловкость и силу. Святой Франциск! Какие у них мощные руки, ноги, шеи! Как они прыгали, как боролись между собой! Ну прямо медвежьи бои! От одного этого вида меня охватывал страх. Мне казалось, что они вот-вот раздавят друг друга. Но девушки наблюдали за игрищами спокойно, без страха и волнения, то радуясь, то прыская со смеху. Дивно мне было также слышать, какие голоса у молодых горцев: запрокинет он голову да как загогочет, и эхо отдастся от горных склонов и загудит в теснинах, словно вырвалось из глоток тысячи демонов.
Первым изо всех неизменно оказывался сын зальцмейстера.
К вечеру настоятель, зальцмейстер, преподобные отцы и гости из наиболее именитых уехали восвояси, оставив молодежь пить и танцевать. Мне долг велел задержаться и помочь брату келарю разливать из большой бочки пиво для разгулявшейся публики. Молодой Рохус тоже остался. Не знаю уж, как это случилось, но вдруг вижу, он стоит передо мной. Вид надменный, взгляд недобрый.
– Это ты, - спрашивает, - тот самый монах, что оскорбил давеча весь приход?
Я осведомился кротко - хотя под монашеской рясой и ощутил греховный гнев:
– О чем это ты?
– Будто не знаешь!
– проговорил он высокомерно.
– Запомни, что я тебе скажу. Если ты еще будешь водиться с той девчонкой, я тебя так проучу, что ты не скоро забудешь мой урок. Вы, монахи, склонны выдавать свою дерзость за добродетель. Знаю я вас, меня не проведешь. Учти это, молодой рясоносец, юное лицо и большие глаза под капюшоном не послужат тебе защитой.
И повернувшись ко мне спиной, удалился. Но я слышал в сгустившейся темноте среди криков и песен его звучный голос. Меня очень встревожило, что этому наглецу приглянулась миловидная дочь палача. Уж, конечно, его интерес к ней был бесчестным, иначе бы он не разозлился на меня за то, что я был к ней добр, а, наоборот, поблагодарил бы. Мне стало страшно за бедное дитя, и я снова поклялся перед Святым нашим Патроном, что буду неустанно оберегать и защищать ее, ведь недаром же он совершил для меня чудо, заронив мне в душу восторженную к ней жалость. Подвигнутый этим дивным чувством, могу ли я не выполнить возложенного на меня долга и не спасти твою душу и тело, о Бенедикта?
12
Продолжаю мой рассказ.
Парни навалили на костер хвороста, так что пламя взметнулось высоко, осветив луг и окрасив алым стволы деревьев. Танцоры расхватали девушек и стали изгибаться и кружиться парами. Святые угодники! Как они топотали, и вились волчком, подбрасывая шляпы и высоко взбрыкивая ногами, и кружили своих дам, оторвав от земли, будто это не увесистые деревенские девахи, а легчайшие перышки! Как гикали и гоготали, словно в них вселились все демоны здешних мест, я уж подумал, хоть бы появилось стадо свиней, чтобы черти вышли из двуногих животных и переселились в четвероногих. Все упились темным пивом, которое по силе и горечи может считаться воистину дьявольским напитком.
Вскоре их охватило пьяное безумие, завязались драки, парни бросались один на другого с кулаками,
Не успел я еще толком прийти в себя от страха, который внушила мне угроза Рохуса, как мне пришлось испытать страх еще больший. Рохус отплясывал с высокой красивой девушкой себе подстать - настоящие деревенские король с королевой. Они выделывали такие прыжки и повороты, и притом с такой грацией, что все ими любовались и дивились. На смуглом лице его дамы играла чувственная улыбка, глаза глядели бойко, словно бы говоря: "Видите? Я покорила его сердце!". И вдруг Рохус оттолкнул ее, словно бы с отвращением, вышел из круга танцующих и крикнул приятелям:
– Пойду приведу красотку себе по вкусу. Кто со мной?
Оскорбленная партнерша посмотрела на него с бешенством, черные, ее очи полыхали, как язычки адского пламени. Но ее ярость только рассмешила пьяных парней, и раздался громкий хохот.
Рохус выхватил из костра горящую ветку и, размахивая ею над головой, так что искры сыпались дождем, крикнул снова:
– Ну, кто со мной?
И пошел, не оглядываясь, под сень соснового бора. Другие парни тоже похватали горящие ветки и двинулись вслед за ним. Темный бор поглотил их, только издалека слышны были их перекликающиеся голоса. Я стоял и смотрел в ту сторону, куда они скрылись. Вдруг ко мне подошла высокая смуглянка и зашипела на ухо, так что горячее дыханье обожгло мне щеку:
– Если тебе дорога дочь палача, поторопись и спаси ее от этого пьяного негодяя. Ни одна женщина перед ним не устоит!
Боже! До чего ужаснули меня ее слова! Я, не колеблясь, поверил ей, но, страшась за судьбу бедной Бенедикты, только пролепетал:
– Как я могу ее спасти?
– Поспеши и предупреди ее, монах, - ответила та.
– Она тебя послушает.
– Но они доберутся до нее раньше меня.
– Они пьяные и пойдут небыстро. К тому же я знаю кратчайшую тропинку, которая выводит прямо к хижине палача.
– Тогда скорее покажи мне ее!
– воскликнул я.
Она скользнула прочь, сделав мне знак следовать за ней. Скоро мы очутились в лесных зарослях, где было так темно, что я с трудом различал впереди женскую фигуру. Смуглянка шагала так быстро и уверенно, словно при свете дня. Где-то выше по склону между стволами мелькали факелы - парни шли кружной дорогой. Я слышал их гогот, и сердце мое сжималось от страха за бедное дитя. Когда мы в молчании отошли уже довольно далеко, оставив парней позади, моя проводница принялась что-то бормотать себе под нос. Сначала я не разбирал, что она говорит, но очень скоро уже отчетливо слышал каждое ее страстно выговоренное слово: