Избранные рассказы
Шрифт:
— У тебя хватило духу прийти сюда. Что еще?
— Что ж еще? Теперь он требует выкупа, ждет, когда я привезу ему деньги.
Гуадалупе изменился в лице, но, как всегда, сохранял спокойствие. Он подошел к столу, выдвинул ящик, где, как я знал, хранились деньги на покупку седла для крестника, и, вынув несколько бумажек, протянул их мне.
— Ступай к Педро и скажи, что я покупаю револьвер, который сторговал у него.
Никогда ни с одним поручением не бегал я так быстро, а когда вернулся, то попросил старика взять меня с собой. Я понял, куда
— Такая уж у меня дурная привычка — ходить по делу без провожатых. Спасибо, парень.
Что я мог возразить? Что мог я сказать такого, на что старик не нашел бы ответа? Я смолчал и потом долго следил за ним взглядом, пока он ехал по селению. И вдруг мне стало до того скверно, до того тошно, что я, не раздумывая, прыгнул в седло и припустил вслед за стариком. Я то натягивал поводья, то пришпоривал коня, то прятался среди стволов гуаябо, все время держась поодаль, чтобы Гуадалупе, случайно обернувшись, не узнал меня. Но, насколько я заметил, он так ни разу и не обернулся… Да, не решись я тогда поехать за ним, некому было бы рассказать вам эту историю… Как сейчас вижу — остановился старик в нескольких шагах от зарослей и крикнул:
— Послушай, Конго, думаю, ты не трус. Приведи сюда мальчонку и поставь его в стороне, чтобы пуля ненароком не задела. Я не привез денег.
Спрятавшись поблизости за выступом скалы, я хорошо слышал спокойный голос Гуадалупе. В ответ на его слова только пальмы зашелестели от ветра. Но вот раздался голос Конго, хотя самого его не было видно:
— Я тебя не звал. Возвращайся и пришли того, с кем я договаривался.
— Сюда нет дороги человеку, который принес бы тебе деньги.
— А ты кто такой, чтобы так говорить?
— Обыкновенный человек, как видишь.
— Значит, тебе не хватает, по крайней мере, полметра росту, чтобы мне указывать. Ступай своей дорогой, такому сморчку только поручения передавать.
— Я приехал не с поручением, а за парнишкой, и я его увезу.
— Не слишком ли трудная затея для мертвеца?
— Насколько я понимаю, я еще жив.
— Я уже взял тебя на прицел. Не веришь?
Гуадалупе промолчал, он словно застыл на месте. У меня мелькнула дурная мысль: «Старик знает, что Конго может выстрелить, и хочет как-нибудь извернуться». Однако тут же я услышал его ровный голос. Мои подозрения как рукой сняло, но теперь мне стало за него страшно.
— Убить человека — не хитрое дело, надо только знать, что ты прав. Ну, почему же ты не стреляешь, Конго?
Как прозвучали в тишине его слова! В зарослях, где укрылся Конго, ветер шелестел листвой. Один бог знал, что донесется оттуда — человеческая речь или выстрел, может, Конго получше прицеливался старику в голову. Гуадалупе помолчал, ожидая ответа, но, так и не дождавшись, прибавил еще хладнокровнее, чем раньше:
— Есть два пути, Конго. Или позорно убить из засады, или выйти на открытое место и честно свести счеты.
— Будь ты
— Ни одного.
— Рассказывай! Я не ребенок. Убирайся, не вводи меня в грех!
Яростный крик Конго прокатился над зарослями подобно грому в горах. А старик, снова помолчав, заговорил терпеливо и рассудительно:
— Послушай, Конго. Я приехал сюда не затем, чтобы вернуться с пустыми руками. Я все еще надеюсь, что имею дело с мужчиной и ты не будешь прятаться.
— Старый пес! Неужели ты не понимаешь — мне противно убивать дряхлого болтуна!
— Тогда тебе придется еще меня послушать.
— Нет! А то я выстрелю.
— Что ж, не теряй времени. Слышишь, приятель, мне надоело ждать.
Большего на месте Гуадалупе никто не мог бы сделать. В голосе его прозвучала чуть заметная злость, но не было в нем ни малейшего испуга или раздражения. Да и Конго не мог больше выдержать. Вместе с выстрелом раздался его предупреждающий крик:
— Дешево меня не возьмете! Получай!
Облачко порохового дыма взмыло над холмом. Но пуля задела только шляпу Гуадалупе. Будто сильным, коротким ударом кто-то сбил ее с головы старика. Гуадалупе словно пригвоздило к месту, — как ни бесстрашен человек, а что ни говори, пуля есть пуля. Конго крикнул:
— Повезло тебе, гаду, ветер помог.
— И твой страх, Конго. Ты трусишь.
— Что ты сказал?
— Ты трусишь.
— Врешь!
— Если такой меткий стрелок промазал — значит, он трусит. Ветер тут ни при чем.
Снова над зарослями повисла тишина, тугая и зловещая, потому что теперь Конго должен был решиться на что-то большее, чем выстрел. И вот после нескольких минут молчания, долгих, как годы, Конго неожиданно задал вопрос, в котором сквозило явное недоумение:
— Этот мальчишка — сын тебе, что ли?
— Нет. Разве это обязательно?.. Слушай меня хорошенько, Конго. Я думаю, ты так зол сейчас потому, что когда-то с тебя хотели слишком дорого содрать за украденный кусок хлеба, а?
— Ну и что? При чем тут это?
— При том. Если тогда у тебя хватило смелости отстоять свою свободу, то и сейчас ее хватит, чтобы не заслониться от пули ребенком. Ты меня понял, Конго?
Он понял, бог тому свидетель. Наступило долгое напряженное молчание. И вот осторожным шагом зверя, приминая кустарник, раздвигая ветви, ломая сухие сучья, Конго спустился с холма и во весь рост предстал перед нами — коренастый, заросший волосами, в огромных, похожих на клешни, руках — ружье.
— Теперь ты видишь, паскуда, — я никем не заслоняюсь. — Он вскинул ружье. — Защищайся!
Но Гуадалупе, державший револьвер наготове с того момента, как заслышал хруст веток, выстрелил первым. Нога у Конго подломилась, он дрогнул и выронил ружье.
Мулат помолчал, смахнул с усов пену и в раздумье покачал головой, словно сам поражался тому, о чем рассказывал.
— Казалось бы, на том старику и кончить, уж куда больше, так нет. В следующую минуту он повернулся в мою сторону и крикнул: