Избранные рассказы
Шрифт:
— Беги, возьми у него ружье!
Я почувствовал себя так, словно меня голого выставили всем напоказ. Я со всех ног бросился к Конго. Как сейчас, помню его огромные ручищи, сжимающие раздробленное колено, и помутневшие от страшной боли глаза.
— Добивайте! Кончай скорей, парень!
— Кто тебе сказал? — раздался за моей спиной голос Гуадалупе. — Кто тебе сказал, что с тобой собираются кончать?
— Убейте, ради бога! Найдется кому заплатить за это представление, проклятый старик. Ты хорошо заработаешь.
— Он и заслужил! — сказал было я, но тут же прикусил язык.
Гуадалупе смерил меня взглядом с головы до ног:
— Ты знаешь на Кубе человека, который предлагал бы мне деньги за жизнь
Я, по правде говоря, смешался. Оба смотрели на меня выжидая. Но если я научился понимать кое-что в характере Гуадалупе, так это его мысли в определенные моменты. Я опустил глаза, как бы припоминая, затем сказал твердо:
— Нет, Гуадалупе, я не знаю такого человека.
Нам оставалось разыскать мальчонку. По следу Конго мы поднялись на холм и увидели его. Он с такой стремительностью бросился к крестному отцу, словно знал, что только на груди старика может укрыться от всех опасностей. Вот и все. Мы вернулись к раненому Конго, и старик объяснил ему, как добраться до одного дома, где надежные люди укроют его на время и вылечат втайне от любопытных глаз. Затем он посадил мальчика к себе в седло, и мы возвратились домой. Я не сводил глаз с Гуадалупе и только диву давался: худой, немощный, а такое выдержал, и хоть бы след усталости или волнения на лице. Кремень, не человек!
1954.
Половодье
(Перевод Р. Линцер)
Фиалки ни нарочно, ни случайно не разгласят по свету нашей тайны.
Мужчина стоял босиком в лодке. Завязанная узлом веревка стягивала его штаны, дырявые на коленях, разлохмаченные внизу, словно их обрезали ножом. Мощный торс был обнажен. Мужчина наклонялся то вправо, то влево, отталкиваясь от дна шестом, зажатым в землисто-черных руках.
15
Шекспир Уильям. Венера и Адонис. Перевод В. Томашевского.
Дело было на озере Аригуанабо; в этом году под изнуряющими лучами августовского солнца колоски дикого петушьего гребешка поднялись выше обычного. Люди с озера давно уже поговаривали:
— К концу весны все Аригуанабо зарастет, словно луг. Лошадь и та ничего не поймет, захочет травку пощипать. Но пастись придется ей вплавь.
Случилось так, что дожди спутали все расчеты, лили себе и лили без передышки.
Теперь надо было заново разбираться в водных дорогах. Растения стали неузнаваемы. Все пошло в рост. Длинные стебли петушьего гребешка вытянулись выше шпажника. На плавающих в воде круглых листьях малангиты, подстерегая мух, привольно расселось чуть ли не по десятку голосистых лягушек. Непомерно высокая трава пропускала в воду солнечные лучи, а снизу ножка подводного стебля стремилась вверх, пробиваясь на волю, поднимая еще закрытый, зеленый и круглый бутон дикого лотоса.
Кругом разливалась вода, и по ней продвигался мужчина в лодке, как вдруг путаные донные травы оплелись вокруг киля и остановили лодку. Мужчина изготовился, уперся босыми ногами в дно и с силой налег на шест. Несколько секунд он стоял напряженно, недвижно, и наконец, когда уже казалось, у него вот-вот лопнут все жилы на руках, под водой послышался протяжный скрежет, лодка, покачнувшись, сдвинулась с места и заскользила над разорванными водорослями. Не ослабляя напора, мужчина переставил шест, оттолкнулся и двинулся дальше, стараясь сохранять равновесие.
Теперь он плыл по чистой воде, словно чудом освободившейся от перепутанных трав. Заросли колючего шпажника окружали маленькую заводь. Мужчина облегченно вздохнул. Вот и все, что ему нужно: чистая вода, где отлично клюет форель и биахака.
Он взглянул на жестяную банку с червями и улыбнулся; две струйки пота стекали у него по щекам, сливаясь под подбородком. Да, червям тоже пришлось не сладко. Они копошились в сырой земле на дне посудины, чуть ли не испеченные солнцем. В отчаянной борьбе они тянулись к краям жестянки, и, глядя на них, мужчина развеселился. Зачерпнув пригоршню воды, он плеснул ее в жестянку. Это оказалось еще хуже. Самые жирные черви добрались до краев посудины и тут же свалились обратно, словно обожглись о раскаленный металл. Мужчина, смеясь, нащупал одной рукой крючок, а другой ухватил с края жестянки самого упорного червяка, который все еще пытался выползти. И тут он услышал выстрел. Желто-зеленый селезень, летевший у него над головой, замер и упал в нескольких метрах от лодки. Мужчина, нахмурившись, взглянул в сторону шпажника; сначала он услышал шлепанье по воде, потом увидел собаку. У нее были большие уши, она плыла, не обращая на него внимания и словно хватая зубами воду при каждом рывке вперед. Мужчина следил за ней глазами и, сам того не замечая, повторял ее движения. Он как будто боялся, что селезень ускользнет, но собака бросилась на добычу и сжала челюсти. Он тоже щелкнул зубами и довольно улыбнулся.
Однако ему пришла на ум не слишком приятная мысль: пролети следующая пуля чуть ниже, она угодит прямо в него. Мужчина торопливо взялся за шест и, высмотрев путь, где было поменьше трав, оставил заросли шпажника позади; громыхнули еще два выстрела, но на этот раз утка не упала.
Только в одном месте семена трав не задерживались — пониже, рядом с родником, вливающим свои воды в озеро. Там течение разгоняло семена, оставляя оседающую на дно лягушачью икру — добычу прожорливой форели. Там рыба ловилась на славу, туда мужчина и направил узкую лодочку, заранее предвкушая, как будет сбывать свежую рыбу на шоссе, где стремительно мчатся машины.
Третий раз он вступил в упорную борьбу с травами, долгую, жестокую борьбу: нельзя было ни поднять глаза от воды, ни ослабить упор шеста. Это, пожалуй, и оказалось его злой судьбой, потому что когда он добрался до места, когда пот лил с него ручьями, а тело пылало, как раскаленные угли, первое, что он увидел на берегу, была женщина.
Рыбак просто оцепенел. Только грудь поднималась и опускалась, — он судорожно вдыхал жаркий воздух. Женщина увидела его раньше. Она смотрела во все глаза, сидя на прибрежном камне и свесив в воду голые ноги. Юбка у нее задралась выше колен.
Мужчина небрежно отер пот, провел взглядом по ее плотно сдвинутым под водой ногам, до самого края юбки. Потом вдруг сразу глянул ей прямо в глаза, и она поняла, хочет этот взгляд или нет прочесть на лице женщины отказ. Но не сказала ни слова, даже не шевельнулась. Мужчина несколько секунд ждал, сам не зная чего, а когда наконец потянулся рукой за крючком, слова женщины остановили его:
— Хорошо ловится, сеньор?
— Как всегда. Всяко бывает. День на день не приходится.
Голос его прозвучал приятнее голоса ветра в кустах, и он снова уставился на ее юбку, а она опустила голову, рассматривая, как отражаются в неспокойной воде ее растрепанные волосы.
— Вы что же, от выстрелов спасались?
— Нет. Просто искал место получше, вот и нашел.
— А!.. Знаете, кто там охотится на уток? — Скрытая насмешка скользнула по ее лицу. — Мой муж.
— Выстрелы я слышал, а охотника не видел.
— Он умеет убивать, стреляет лучше некуда… — И совсем тихо, так что мужчина едва разобрал, добавила: — Кажется, только это он и умеет.
— Каждый сумеет, если придется, — возразил мужчина, и она торопливо оглянулась, словно хотела что-то рассмотреть на шоссе.