Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Посланный Дерябиным Аскольдик вернулся. Он вынул изо рта сигарету.
— Ваше приказание выполнено, товарищ начальник, — со скрытой усмешкой отрапортовал он. — Насколько я мог установить, прибывших вчера инженеров на территории не оказалось.
— Уехали? Да бросьте вы дымить!
Обидевшись, Аскольдик потушил сигарету.
— По моим сведениям, они даже не выходили с территории.
— Откуда это известно?
— Справлялся в проходной. Пропусков они не сдавали.
Дерябин раздраженно надел очки.
— Чепуха! Сквозь землю они провалились? Анна Васильевна! —
Нюра отложила перо и подошла к Дерябину.
— Не видела, Борис Захарович. Но думаю, что они еще не уехали.
— Откуда такое предположение?
Немного смутившись, Нюра готова была ответить, что Багрецов обещал передать ей письмо от Курбатова, но в присутствии Серафима Михайловича, который стоял рядом, упоминать об этом не хотелось.
— Я здесь дежурила всю ночь, — сказала она, рассеянно перебирая бусы, — и они со мной даже не увиделись.
— Очень убедительный ответ, — проворчал Дерябин и, обращаясь к Аскольдику, попросил: — Пожалуйста, еще раз проверьте. Возможно, где-нибудь спят.
Ничего не говоря, Поярков метнулся к аппаратам. На широкой ленте радиовысотомера перо вычерчивало крупные зигзаги, точно стремилось оторваться.
Затаив дыхание, он следил за скачущей кривой. Что там наверху? Диск мечется, как в урагане. Его бросает то вверх, то вниз. Линия высоты похожа на запись пульса лихорадочного больного.
— Включить третью линию! — приказал Дерябин.
В окошках самописцев поползли разлинованные ленты. На них послушные перья по приказу автоматических приборов «Униона» вычерчивали ломаные кривые.
Глядя то на одну, то на другую ленту, Борис Захарович возбужденно пояснял:
— Нам повезло, Серафим. Редчайшее явление. Ведь это в самой туче гроза пишет автобиографию. Так, так… Упало давление… Повысилась ионизация воздуха… А вот здесь мощность разряда. — Он вынул из кармана счетную линейку и, взглянув на масштабную сетку самописца, передвинул на линейке движок. Так, так… — бормотал он. — Молния в сто семьдесят тысяч ампер. Значит…
Поярков недоуменно смотрел на Дерябина. Да что с ним такое? Говорит о молнии как об искорке в выключателе.
— Но как же вы допустили, что диск попал в грозу?
Дерябин объяснил, что в это время группа приборов не работала, и он не знал, что там впереди делается.
— Ничего, ничего, — успокаивал он Пояркова. — Самое страшное позади. — И тут же не мог сдержать удовольствия. — А ведь мейсоновский анализатор оправдывает себя. Багрецов не ошибся. Четкость в любых условиях. Смотрите, вот эта левая кривая отмечает процент озона… Анна Васильевна, покажите утренние записи.
Перышко тащило за собой тонкую красную линию, похожую на растягивающуюся жилку. Вдруг жилка оборвалась, и перо беспомощно скользнуло вниз.
Борис Захарович нахмурился.
— Выходит, зря похвастался. Опять что-то там стряслось? — Он уже без интереса посмотрел на раскрытую тетрадь, принесенную Нюрой.
Нюра почувствовала неясную тревогу. Ничего особенного. Кроме анализатора, все приборы работают. Но мысли ее все время возвращались к друзьям. Куда исчез Багрецов? Почему не видно Бабкина? Она связывала это с неудачными испытаниями, а причину найти не могла. Допустим, что Бабкин уехал. Но Димка так бы не поступил. Надо же знать его характер. Не мог он позабыть про письмо, он все понимает, чуткий, душевный. А кроме того, Димка честен до мелочей. Сегодня Нюра случайно узнала, что он задолжал буфетчице института несколько рублей. У нее не было сдачи, Бабкин разменять не смог, никого поблизости не оказалось, и буфетчица решила: пустяки, мол, завтра утром принесете. Но Багрецов пока еще не принес, что на него совсем не похоже.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вопреки воле автора, тут опять появляется Римма. Хотелось бы о ней вспоминать пореже, но она появилась не просто так, а с находкой, которая могла бы повлиять на судьбу Багрецова и Бабкина. Автор воспользовался этим случаем и рассказал о Римме все, что знал. Пусть знают и другие.
Зажмурив глаза, Борис Захарович сидел в глубоком кресле, изредка потирая седые виски. Что же случилось с анализатором?
Опыт у Дерябина был огромный: работал еще на старых, искровых радиостанциях, потом сам выдувал баллоны для смешных пузатых радиоламп, впаивал в них электроды, строил передвижные радиостанции с так называемым «солдатмотором», сам крутил его ногами, как на велосипеде. Потом увлекся радиозондами и вообще метеорологией. Каких приборов он только не знал! Собирал их, испытывал, постепенно приходя к выводу, что при первых испытаниях любая конструкция хоть немножко, но обязательно должна покапризничать. Обязательно встретятся неполадки, — разве все так сразу и учтешь? Больше того, он был убежден, что если сразу все получится хорошо, то потом хлопот не оберешься с «безотказными приборами», которые вначале вели себя чересчур добросовестно.
Звонил Набатников, узнавал, как идут испытания, и просил дублировать на пленке записи анализатора. Дерябин согласился, видимо надеясь, что аппарат Мейсона случайно закапризничал во время грозы и снова начнет работать в более спокойных условиях.
Дерябин тяжело поднялся с кресла, подошел к столу и опять стал рассматривать записи последней передачи. Но что толку? Анализ воздуха так и остался незаконченным.
В дверях появился Аскольдик. Он еще раз обшарил все закоулки территории.
— Не нашли? — спросила подошедшая к нему Нюра.
— Никаких признаков, дорогая.
Все больше и больше Нюрой овладевало смутное подозрение. Припоминался восторженный Димкин рассказ о необыкновенных путешествиях, о метеостанции, которую он устанавливал в горах. Правда, это было давно, но разве сейчас он не захотел бы испытать, как он тогда говорил, «пленительное волнение неизвестности»? Трудно поверить, по все же допустим, что он спрятался в «Унионе». Но Бабкин? Серьезный, спокойный, рассудительный, в конце концов человек семейный, чем он особенно гордился, — разве он решился бы на такую выходку? А вдруг Димка его уговорил? Или что-нибудь другое случилось?