Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Но сейчас надо чем-то взволновать Римму, только осторожно, чтобы не получилось, как на предыдущих испытаниях с Марком Мироновичем и самим Вадимом.
Вчера в газетах он прочел, что на одном из островов, где патриоты боролись за свою независимость, колониальные войска спалили и уничтожили несколько деревень. Погибли сотни женщин и детей. Повстанцев бросили в тюрьму, и теперь они ждут казни. Не только Вадима, но и всех работников здешнего института, иностранных гостей, да и, наверное, всех честных людей мира, серьезно
Делая вид, что все еще подготавливает аппаратуру, Вадим рассказал Римме о трагедии маленького острова, о судьбе приговоренных.
— Подумать только, — искренне негодовал он, размахивая отверткой. — Против женщин и детей колонизаторы выпускают танки, бросают бомбы… Люди сгорают заживо…
— Не знаю. Не читала.
Вадим поперхнулся и, позабыв о приборах, посмотрел Римме в глаза.
— Но ведь я же рассказываю?
— Вы это умеете, — рассеянно улыбнулась Римма и картинно потупилась.
На всех приборах, отмечающих ее самочувствие, ничто не изменилось. Вадим упрекнул себя в недальновидности — в конце концов, не все обязаны интересоваться международными событиями. Попробуем другое. И он осторожно перевел разговор на более близкую тему. Ссылаясь на пример своих друзей, которые поехали осваивать Сибирь, Вадим увлеченно рассказывал о том, что каждый день приносит нам новые большие и малые радости. Он даже постарался раскрыть перед Риммой широкие горизонты завтрашнего дня, упоминал о романтике, о приключениях…
Хоть бы что-нибудь задело Римму. На осциллографах, отмечающих ничтожные доли душевного волнения, все оставалось по-прежнему. Сердце Риммы работало с завидной четкостью метронома.
Вышла новая увлекательная книга, о ней говорит вся страна, люди спорят, радуются успеху автора или поносят его. Римма спокойна, книг она не читает. Допустим. Тогда еще одна новость: после долгого перерыва Киевская студия наконец выпустила интересный, талантливый фильм. Римма его видела, понравился, по воспоминания ее не тревожат.
В страшной растерянности Вадим подкручивал ручки, щелкал переключателями, чтобы увеличить на экране зубчики, чтобы как-то заметить их изменение. На движущейся ленте самописцев он разглядывал в лупу цветные линии, чтобы увидеть отклонение их от заданной оси хотя бы на полмиллиметра.
— Посидите еще минуточку, Римма, — говорил он при очередном переключении. — Что-то случилось с приборами. Они отказались работать.
Зря старался Вадим. Приборы были в идеальном порядке, но они не могут отмечать изменения, которых нет. Римма обыкновенная равнодушная девочка, и таких, к сожалению, еще много. Не удивляйся и не трать силы, Вадим. Неужели таких девушек ты никогда не встречал?
— Вы знаете, отчего погиб Петро? — спросил он, уже не скрывая своего отчаяния.
Римма снисходительно улыбнулась. Опять ей пришивают Петра. Всякое люди могли наболтать — погиб от несчастной любви. А кто же здесь виноват?..
— Не понимаю, зачем вы спрашиваете? — равнодушно проговорила Римма. — Меня это меньше всего интересует.
Бедный Димка! Чистая твоя душа! Неужели ты никак не разгадаешь Римму? И нечего тут сердиться, злиться!
— Как не интересует? — воскликнул он и сдернул темное покрывало с летающего разведчика. — Вот что его погубило.
Испытывая некоторое разочарование, Римма пожала круглыми плечами:
— Я слыхала что-то насчет орла. Говорят, с ним было столкновение.
Вадим рассказал, что за орел появился над нашей территорией, вспомнил о разведывательных воздушных шарах, но, несмотря на подчеркнутое внимание Риммы, видел по приборам, что это ее абсолютно не касается. Наконец, чувствуя полную безнадежность всей этой затеи, с горькой мыслью, что теряет кусочек своего сердца, Вадим признался:
— Ничего-то вас в жизни не интересует.
Римма бросила на него игривый взгляд:
— Ну это как сказать!
— Да чего уж тут говорить! — вздохнул Вадим. — Одними тряпочками интересуетесь.
— Не только тряпочками. Но каждая девушка любит со вкусом одеться. Чи погано?
Вадим уже отчаялся, посмотрел на движущуюся ленту, где хотел запечатлеть хоть какие-нибудь эмоции своей любимой, и решил их вызвать самым простым, но малоутешительным для него способом.
— Да, конечно, приятно смотреть на красиво одетых девушек. Сейчас уже делают новые ткани. Скоро выпустят какой-то особенный нейлон, дешевле и красивее заграничного.
— Слыхала, — подтвердила Римма, и Вадим застыл, глядя на экран осциллографа. — Ничего хорошего тут нет. Я сумела достать настоящий американский нейлон. А наш выпустят — тогда его каждая домработница наденет…
С этой мыслью Римма уже смирилась, а потому никакого волнения приборы не отметили.
— Больше вы мне не нужны, — щелкая выключателями, сказал Вадим. — Спасибо.
— А когда в микрофон балакать?
— Не надо: мне уже все ясно.
Расстегивая браслетки приборов, Римма что-то напевала, потом взяла один приборчик, круглый, похожий на микрофон, и поднесла к его губам.
— Даю пробу, даю пробу… Раз, два, три… На меня ты посмотри. Как слышите, Вадим Сергеевич?
Она смеялась, дурачилась, болтая красивыми точеными ногами, и в этот момент — вот уж некстати — вошел Дерябин.
— Ну, как успехи? — спросил он у Багрецова и покосился на Римму.
Вадим рассказал, что приборы работают нормально, пробовал на себе, на Марке Мироновиче, и вот сейчас Римма пришла помогать.
Он совершенно сознательно не упомянул при ней, что показали испытания, и, дождавшись, когда она скрылась за дверью, поделился своими сомнениями с Борисом Захаровичем.