Избранные сочинения в 9 томах. Том 1 Зверобой; Последний из могикан
Шрифт:
— Второй враг отступает перед вашим умом и способностью здраво рассуждать, Джудит, и я вижу, что он не так опасен, как я раньше предполагал. Однако раз уж я заговорил об этом, то лучше честно договорить все до конца. Первый враг, которого надо опасаться, Джудит, как я уже сказал, — ваша необычайная красота, а второй враг — то, что вы прекрасно знаете, что вы красивы. Если первое вызывает тревогу, то второе еще более опасно.
Трудно сказать, как долго продолжал бы в простоте душевной разглагольствовать в том же духе ничего не подозревавший охотник, если бы его слушательница не залилась внезапными слезами, отдавшись чувству, которое прорвалось на волю с тем большей силой, чем упорней она его подавляла. Ее рыдания были так страстны и неудержимы, что Зверобой немного испугался и очень огорчился, увидав, что слова его подействовали гораздо сильнее, чем он ожидал. Даже
— Я хотел вам добра, Джудит, — сказал он, — и совсем не намеревался так вас обидеть. Вижу, что я хватил через край. Да, хватил через край и умоляю вас простить меня. Дружба — странная вещь. Иногда она укоряет за то, что мы сделали слишком мало, а иногда бранит самыми резкими словами за то, что мы сделали слишком много. Однако, признаюсь, я пересолил, и так как я по-настоящему и от всей души уважаю вас, то рад сказать это, потому что вы гораздо лучше, чем я вообразил в своем тщеславии и самомнении.
Джудит отвела руки от лица, слезы ее высохли, и она поглядела на собеседника с такой сияющей улыбкой, что молодой человек на один миг совершенно онемел от восхищения.
— Перестаньте, Зверобой! — поспешно сказала она. — Мне больно слышать, как вы укоряете себя. Я больше сознаю мои слабости теперь, когда вижу, что и вы их заметили. Как ни горек этот урок, он не скоро будет забыт. Мы не станем говорить больше об этом, чтобы делавар, или Уа-та-Уа, или даже Хетти не заметили моей слабости. Прощайте, Зверобой, пусть бог благословит и хранит вас, как того заслуживает ваше честное сердце.
Теперь Джудит совершенно овладела собой. Молодой человек позволил ей действовать, как ей хотелось, и, когда она пожала его жесткую руку обеими руками, он не воспротивился, по принял этот знак почтения так же спокойно, как монарх мог бы принять подобную дань от своего подданного или возлюбленная от своего поклонника. Чувство любви зажгло румянцем и осветило лицо девушки, и красота ее никогда не была столь блистательна, как в тот миг, когда она бросила прощальный взгляд на юношу. Этот взгляд был полон тревоги, сочувствия и нежной жалости. Секунду спустя Джудит исчезла в каюте и больше не показывалась, хотя из окошка сказала делаварке, что их друг ожидает ее.
— Ты достаточно хорошо знаешь натуру и обычаи краснокожих, Уа-та-Уа, чтобы понять, почему я обязан вернуться из отпуска, — начал охотник на делаварском наречии, когда терпеливая и покорная дочь этого племени спокойно приблизилась к нему. — Ты, вероятно, понимаешь также, что вряд ли мне суждено когда-нибудь снова говорить с тобой. Мне надо сказать лишь очень немного. Но это немногое — плод долгой жизни среди вашего народа и долгих наблюдений над вашими обычаями. Женская доля вообще тяжела, но должен признаться, хотя я и не отдаю особого предпочтения людям моего цвета, что женщине живется тяжелее среди краснокожих, чем среди бледнолицых. Неси свое бремя, Уа-та-Уа, как подобает, и помни, что если оно и тяжело, то все же гораздо легче, чем бремя большинства индейских женщин. Я хорошо знаю Змея, знаю его сердце — он никогда не будет тираном той, которую любит, хотя и ждет, конечно, что с ним будут обходиться как с могиканским вождем. Вероятно, в вашей хижине случатся и пасмурные дни, потому что такие дни бывают у всех народов и при любых обычаях; но, держа окна сердца раскрытыми настежь, ты всегда оставишь достаточно простора, чтобы туда мог проникнуть солнечный луч. Ты происходишь из знатного рода, и Чингачгук — тоже. Не думаю, чтобы ты или он позабыли об этом и опозорили ваших предков. Тем не менее любовь — нежное растение и никогда не живет долго, если его орошают слезами. Пусть лучше земля вокруг вашего супружеского счастья увлажняется росой нежности.
— Мой бледнолицый брат очень мудр; Уа сохранит в памяти все, что его мудрость возвестила ей.
— Это очень разумно, Уа-та-Уа. Слушать хорошие советы и запоминать их — вот самая надежная защита для женщины. А теперь попроси Змея прийти и поговорить со мной. Я буду вспоминать тебя и твоего будущего мужа, что бы ни случилось со мной, и всегда буду желать вам обоим всех благ и в этом и в будущем мире.
Уа-та-Уа не пролила ни единой слезинки на прощание, по в ее черных глазах отражалось пылавшее в груди чувство, и красивое лицо было
Минуту спустя делавар приблизился к своему другу легкой и бесшумной поступью индейца.
— Поди сюда, Змей, вот сюда, немного подальше, чтобы нас не могли видеть женщины, — начал Зверобой, — я хочу сказать тебе кое-что, чего никто не должен подозревать, а тем более подслушать. Ты хорошо знаешь, что такое отпуск и кто такие минги, чтобы сомневаться или питать ложные надежды на счет того, что, по всем вероятиям, произойдет, когда я вернусь обратно в их лагерь. Итак, нескольких слов будет достаточно… Во-первых, вождь, я хочу сказать тебе об Уа-та-Уа. Я знаю, что, по обычаям вашего народа, женщины должны работать, а мужчины охотиться, но во всем надо знать меру. Впрочем, что касается охоты, то я не вижу оснований, по которым здесь следовало бы ставить какие-нибудь границы, но Уа-та-Уа принадлежит к слишком хорошему роду, чтобы трудиться без передышки. Люди с вашим достатком и положением никогда не будут нуждаться в хлебе, картофеле или других овощах, которые рождаются на полях. Поэтому, надеюсь, твоей жене никогда не придется брать в руки лопату. Ты знаешь, я не совсем нищий, и все, чем владею, будь то припасы, шкуры, оружие или материи, — все это дарю Уа-та-Уа, если не вернусь за своим добром в конце лета. Пусть это будет приданым для девушки. Думаю, нет нужды говорить тебе, что ты обязан любить молодую жену, потому что ты уже любишь ее, а кого человек любит, того он, по всей вероятности, будет и ценить. Все же не мешает напомнить, что ласковые слова никогда не обижают, а горькие обижают сплошь да рядом. Я знаю, ты мужчина, Змей, и потому охотнее говоришь у костра совета, чем у домашнего очага, но все мы иногда бываем склонны немножко забыться, а ласковое обхождение и ласковое слово всего лучше помогают нам поддерживать мир в хижине, так же как на охоте.
— Мои уши открыты, — произнес делавар степенно. — Слова моего брата проникли так далеко, что никогда не смогут вывалиться обратно. Они подобны кольцам, у которых нет ни конца, ни начала. Говори дальше: песня королька и голос друга никогда не наскучат.
— Я скажу еще кое-что, вождь, но ради старой дружбы ты извинишь меня, если я теперь поговорю о себе самом. Если дело обернется плохо, то от меня, по всем вероятиям, останется только кучка пепла, поэтому не будет особой нужды в могиле, разве только из пустого тщеславия. На этот счет я не слишком привередлив, хотя все-таки надо будет осмотреть остатки костра, и если там окажутся кости, то приличнее будет собрать и похоронить их, чтобы полки не глодали их и не выли над ними. В конце концов, разница тут невелика, но люди придают значение таким вещам…
— Все будет сделано, как говорит мой брат, — важно ответил индеец. — Если душа его полна, пусть он облегчит ее на груди друга.
— Спасибо, Змей, на душе у меня довольно легко. Да, сравнительно легко. Правда, я не могу отделаться от некоторых мыслей, но это не беда. Есть, впрочем, одна вещь, вождь, которая кажется мне неразумной и неестественной, хотя миссионеры говорят, что это правда, а моя религия и цвет кожи обязывают меня верить им. Они говорят, что индеец может мучить и истязать тело врага в полное свое удовольствие, сдирать с него скальп, и резать его, и рвать на куски, и жечь, пока ничего не останется, кроме пепла, который будет развеян на все четыре стороны; и, однако, когда зазвучит труба, человек воскреснет снова во плоти и станет таким же, по крайней мере по внешности, если не по своим чувствам, каким он был прежде.
— Миссионеры — хорошие люди, они желают нам добра, — ответил делавар вежливо, — но они плохие знахари. Они верят всему, что говорят, Зверобой, но это еще не значит, что воины и ораторы должны открывать свои уши. Когда Чингачгук увидит отца Таменунда, стоящего перед ним со скальпом на голове и в боевой раскраске, тогда он поверит словам миссионера.
— Увидеть — значит поверить, это несомненно. Горе мне! Кое-кто из нас может увидеть все это гораздо скорее, чем мы ожидаем. Я понимаю, почему ты говоришь об отце Таменунда, Змей, и это очень тонкая мысль. Таменунд — старик, ему исполнилось восемьдесят лет, никак не меньше, а его отца подвергли пыткам, скальпировали и сожгли, когда нынешний пророк был еще юнцом. Да, если бы это можно было увидеть своими глазами, тогда действительно было бы нетрудно поверить всему, что говорят нам миссионеры. Однако я не решаюсь спорить против этого мнения, ибо ты должен знать, Змей, что христианство учит нас верить, не видя, а человек всегда должен придерживаться своей религии и ее учения, каковы бы они ни были.