Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман
Шрифт:
Все это время остальные действующие лица оставались в столовой. Лоцман, сделав свое дело, снова отошел в сторону и прислонился к стене, хотя и внимательно наблюдал за всеми приготовлениями. Чувствовалось, что именно он — вдохновляющая сила всего этого предприятия. Гриффит принял на себя официальное командование, и только к нему матросы и солдаты обращались за приказаниями. Так прошел час. Затем в комнате снова появились Кэтрин и Сесилия, уже одетые в дорожное платье. Багаж передали на попечение одного из унтер-офицеров и его команды, и Гриффит отдал приказ трогаться. Снова в галереях и под сводами дома прозвучал резкий свист боцманской дудки, а затем послышался хриплый крик:
— Вперед, моряки! Вперед,
Заиграл рожок, забил барабан, и весь отряд в строгом боевом порядке, заранее предписанном капитаном Мануэлем, вышел из здания.
Лоцман так внезапно завладел монастырем, что ни один человек, солдат или штатский, не ускользнул оттуда. И, так как опасно было оставлять там кого-либо, потому что оставшийся мог бы оповестить о событиях всю округу, Гриффит приказал всех, кто только находился в здании, взять с собой к скалам и держать там до тех пор, пока от берега не отойдет последняя шлюпка. В море, недалеко от берега, как ему сообщили, их ждал тендер.
Поспешность приготовлений к отъезду заставила осветить многие комнаты, и контраст между огнями внутри и окружающим мраком запомнился печальным пленным, выходившим на луг. Какое-то неопределенное и безотчетное чувство заставило Сесилию остановиться в воротах парка и еще раз взглянуть на дом, как будто она знала, что видит его в последний раз. Темный зубчатый силуэт здания ясно вырисовывался па фоне северного неба, а открытые окна и незапертые двери позволяли заглянуть в глубь безлюдных комнат. Десятки свечей, словно в на-сметку над покинутыми стенами, озаряли их споим ненужным светом. Сесилия, дрожа, отвернулась от этого зрелища. Она приблизилась к своему разгневанному дяде, угадывая, что вскоре он больше чем когда-либо будет нуждаться в ее присутствии.
Глухой гул людских голосов впереди, свист дудки и суровые окрики морских офицеров заставили ее забыть о своих предчувствиях и вернуться к окружающей действительности. А тем временем отряд быстрыми шагами направился к морю.
Глава XXX
Стремился вождь к родным горам.
«Эй, лодочник, живее!
Я фунт за переправу дам.
Греби же, не робея!»
На небе весь день не было ни облачка, дул холодный, пронизывающий ветер, и ночью высыпали тысячи звезд. Поэтому глаз, привыкнув к темноте, мог более отчетливо различать окружающие предметы. В голове растянувшейся по узкой тропинке колонны твердым, мерным шагом хорошо обученных солдат маршировал взвод морской пехоты, за ним на некотором расстоянии следовала большая, беспорядочная толпа обвешанных оружием матросов, обнаруживая явную склонность к озорству и грубым шуткам, как всегда бывает, когда морские волки оказываются на берегу, и только суровые окрики офицеров заставляли их сдерживаться. В середине этой толпы шли пленные солдаты и слуги-мужчины. Стража не обращала на них особого внимания, но пользовалась всяким удобным случаем, чтобы позабавиться на их счет. За ними немного поодаль, сохраняя прежнее достоинство и гордую осанку, плечом к плечу шагали полковник Говард и капитан Борроуклиф. Оба молчали, предаваясь грустным размышлениям. Следом, стараясь держаться как можно ближе к дяде, шла мисс Говард под руку с Элис Данскомб. Их сопровождала женская прислуга. Отдельно легким, быстрым шагом шла Кэтрин Плауден, радуясь такому обороту событий, но скрывая свое удовлетворение под маской покорности судьбе. Барнстейбл с восхищением следил за ней с расстояния в несколько шагов. Ближе подойти он не смел,
— Неважная нам досталась добыча, — угрюмо пробормотал какой-то старый моряк, — корабль без груза и денег! На кухне-то да и в замке можно было понабрать порядочно добра, так что хватило бы каждому матросу у нас на корабле. Так нет! Как бы слюнки ни текли, офицеры не дали стибрить даже никому не нужную библию.
— Сущая правда, — подхватил шедший рядом другой матрос. — Найди мы, бедняки, хоть бумажку с записанной молитвой, они все равно отобрали бы ее у нас. Послушай-ка, Бен, что я тебе скажу: если из матроса делают солдата и заставляют его таскать мушкет, надо, чтобы он мог хоть немного поживиться тем, что ему попадет в руки. А то вот сегодня черт меня подери, если я прикоснулся к чему-нибудь, кроме моего ружья да тесака! Ведь нельзя же назвать поживой эту скатерть!
— Ага, ты, я вижу, все-таки успел кое-что подцепить! — ответил первый матрос, явно восхищаясь качеством ткани. — Да эта штука, коли ее разостлать, не меньше нашей бизани! Тебе повезло больше, чем другим. Что же до меня, то я вот взял эту шляпу, но она, видать, годна для большого пальца ноги. Я уже пытался принайтовить ее на голове и так и этак, но мне не удалось напялить ее хоть на дюйм. Послушай-ка, Сэм, ты мне дашь на рубашку кусок от этой скатерти?
— Конечно. Можешь взять угол. Или, пожалуй, ради такого случая можешь взять и половину, Бен. Но я не вижу, чтобы мы возвращались на корабль богачами, если только не присчитать все это бабьё к добыче…
— «Богачами»! — шутливо перебил их молодой матрос, который до сих пор молчаливо прислушивался к разговору старых и более расчетливых матросов. — Мне кажется, мы пустились крейсировать по таким морям, где дневная вахта длится полгода. Разве вы не видите, что у нас теперь двойной рацион полуночи?
С этими словами он положил руки на черные головы двух черных рабов полковника Говарда, которые шли рядом, погруженные в печальные размышления о том, что снова потеряли свободу.
— Поверните головы вот так, джентльмены, — добавил он. — Разве от такой черноты не погаснут лампы в нактоузе?
— Оставь негров в покое! — проворчал один из пожилых матросов. — Чего ты дурака валяешь?.. Кстати, Ник, не понять мне, почему мы все время жмемся к этому берегу, где нет и десяти саженей глубины, когда стоит нам выйти в океан, и мы чуть ли не каждый день будем встречать купцов с Ямайки? Тогда на борту у нас будет столько голов сахару да бочек меду, сколько мы Пожелаем!
— Все это из-за лоцмана, — ответил второй матрос, — потому что там, где нет дна, не нужно и лоцманов. Что это за крейсерство, когда мы идем на глубине пяти саженей, а потом бросаем якорь на мель или камень! Кроме того, нас заставили работать по ночам. Если бы вместо семи часов было светло все четырнадцать, остальные десять часов можно было бы идти по чутью…
— Каркаете, как старые вороны! — снова перебил их молодой матрос. — Разве вы не знаете, что, по воле Конгресса, мы должны перерезать прибрежные пути Джона Буля? А наш старик увидел, что дни слишком коротки для этого дела, и высадил отряд, чтобы захватить ночь. Вот мы ее и захватили! А когда вернемся на корабль, мы спрячем ее в трюм, и тогда вы снова увидите солнечный свет… Пойдемте, мои лилии! Пусть джентльмены заглянут в ваши иллюминаторы… Что? Вы не хотите? Тогда мне придется поговорить с вами по-другому.