Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман
Шрифт:
— Да будет с тобой бог, Элис! — сказал он, тронутый ее волнением и забыв на миг свои честолюбивые мечты. — Но я не решаюсь отпустить тебя одну…
— Здесь мы расстанемся, Джон, — твердо сказала она, — и навсегда! Это будет лучше для нас обоих, ибо, боюсь, у нас слишком мало общего.
Она тихо отняла свою руку, которую он продолжал держать, и, еще раз прошептав: «Прощай», — повернулась и медленными шагами направилась в сторону монастыря.
Первым побуждением лоцмана было последовать за ней, чтобы ее проводить, но в этот миг на скалах раздались воинственные звуки
Услышав сигнал сбора, этот своеобразный человек, который давно научился подавлять в груди свои бурные чувства ради призрачных честолюбивых надежд, отчасти питаемых гневом и презрением, в задумчивости направился к берегу. По дороге он встретил солдат Борроуклифа. Обезоруженные, но свободные, они мирно возвращались к себе в казармы. К счастью для этих людей, лоцман был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обратить внимание на этот акт великодушия Гриффита, и очнулся лишь тогда, когда ему заступили дорогу и слегка хлопнули по плечу. Он поднял глаза и увидел перед собой Борроуклифа.
— События нынешней ночи, сэр, свидетельствуют о том, что вы не тот, за кого вас можно принять, — заявил капитан. — По-видимому, вы у мятежников адмирал или генерал. Это мне неясно, так как право командования довольно странным образом оспаривалось среди вас. Но, кому бы ни принадлежало высшее командование, я осмелюсь шепнуть вам на ухо, что вы поступили со мной низко. Да, повторяю, вся ваша компания поступила со мной чрезвычайно низко, а вы — в особенности!
Лоцман изумился, услышав эту странную речь, произнесенную с горечью человека, потерпевшего крушение всех надежд.
Но он только махнул капитану рукой, чтобы тот уходил, а сам направился дальше.
— По-видимому, вы не совсем поняли меня, — упрямо продолжал офицер. — Послушайте, сэр, вы поступили со мной низко! Неужели вы думаете, что я стал бы говорить это джентльмену, не имея в виду предоставить ему возможность излить свой гнев?
В руках у Борроуклифа было два пистолета: один он держал за рукоятку, а другой — за дуло. Офицеру даже показалось, что при виде их лоцман ускорил шаги. Глядя ему вслед, капитан бормотал про себя:
— Ну конечно, он всего лишь лоцман! Настоящий джентльмен тотчас понял бы столь прозрачный намек… А! Вот идет отряд моего достойного друга, который умеет отличать южную мадеру от вина, изготовленного на севере. У него глотка настоящего джентльмена. Посмотрим, как он проглотит тонкое напоминание о его проступках!
Борроуклиф посторонился, чтобы пропустить направляющихся к шлюпкам солдат морской пехоты, и стал с нетерпением дожидаться их командира.
Мануэль, зная, что Гриффит возвратил пленникам свободу, остановился, чтобы убедиться, что никто, кроме освобожденных его командиром, не ушел в глубь острова. Это случайное обстоятельство дало Борроуклифу возможность встретить Мануэля на некотором расстоянии от обоих отрядов.
— От всей души приветствую вас, сэр! — сказал Борроуклиф. — У вас была неплохая фуражировка, капитан Мануэль!
Мануэль отнюдь не был расположен ссориться,
— Она была бы еще лучше, сэр, если бы мне представился случай отплатить капитану Борроуклифу за его любезное обращение.
— Пощадите мою скромность, сэр! Вы, должно быть, забыли, как уже расплатились со мной за мое гостеприимство: два часа я вынужден был жевать эфес собственной шпаги, да, кроме того, меня весьма бесцеремонно толкнули в угол, а одного из моих солдат дружески потрепали по плечу ружейным прикладом. Черт побери, сэр, я считаю, что неблагодарный человек — это всего лишь одна из разновидностей скотины.
— Если бы вместо солдата дружески потрепали по плечу офицера, — с похвальным хладнокровием возразил Мануэль, — это было бы гораздо более справедливо. И шомпол мог бы вполне заменить приклад, чтобы свалить с ног джентльмена, который залил за галстук столько вина, сколько потребовалось бы, чтобы утолить жажду четырех бродячих скрипачей.
— Какая черствая неблагодарность по отношению к превосходному напитку с южных склонов гор, который вы сами так хвалили! И мне вы нанесли такое оскорбление, сэр, что я вижу лишь один способ кончить этот словесный поединок, который может продолжаться до утра.
— Выбирайте любой способ для решения нашего спора, сэр. Надеюсь, однако, что вы не будете опираться при этом на ваше «врожденное чутье», после того как вы уже однажды приняли капитана морской пехоты, находящегося на службе у конгресса, за влюбленного, спешащего в какое-то укромное местечко.
— С таким же успехом вы могли бы ущипнуть меня за нос, сэр! — сказал Борроуклиф. — Даже такой поступок я счел бы более заслуживающим извинения! Выбирайте пистолет, сэр! Они заряжены для совсем иного дела, но, конечно, не откажутся послужить нам и сейчас.
У меня самого есть пара пистолетов, заряженных для любого дела, — ответил Мануэль, доставая из-за пояса пистолет и отходя на несколько шагов.
— Вы, я знаю, едете в Америку, — с невозмутимым видом сказал Борроуклиф, — и мне очень приятно, что ради меня вы отложили поездку на несколько минут.
— Стреляйте и защищайтесь! — рассерженно вскричал Мануэль, приближаясь к противнику.
Оба выстрела раздались одновременно, и к месту поединка, заслышав тревогу, бросились солдаты Борроуклифа и солдаты морской пехоты. Будь у первых оружие, при виде зрелища, которое представилось глазам солдат, непременно началась бы кровавая стычка. Мануэль лежал на спине, не подавая признаков жизни, а гордая осанка Борроуклифа сменилась полулежачим положением.
— Неужели бедняга в самом деле убит? — с сожалением спросил английский капитан. — Что ж, он был настоящим солдатом и при этом почти таким же дураком, как и я!
К счастью для англичан, в эту минуту Мануэль пришел в себя. Он был только контужен пулей, задевшей его макушку, и теперь при помощи солдат поднялся на ноги. Минуту-другую он стоял, потирая голову и словно пробуждаясь ото сна, а затем, когда окончательно пришел в себя и вспомнил, что с ним произошло, тоже не преминул поинтересоваться участью противника.