Изгнание Изяслава
Шрифт:
Закон "Русской правды" гласил, что сумма процентов - рез - не должна превышать более чем вдвое первоначальный долг. Тут и Жарислав ничего поделать не мог.
Женщина оцепенела. Таких денег отроду в доме не водилось. Если продать все, что она имеет, и то столько не выручить. И на что брал Микула две гривны? Она знает лишь о долге в двадцать ногат. С отчаянием смотрит Микулиха на берестяную грамоту, на грубый крестик. Все, все перечеркнуто этим знаком. Крест поставлен на всех ее надеждах. Теперь боярин может забрать ее в полные челядинки, владеть ее жизнью и смертью. Она вспомнила давнее.
А
А встреча с Изяславом-отроком разбередила старую рану. Жарислав очень искусно подправил берестяную грамоту. Двадцать ногат переделал в две гривны и двадцать ногат. С тем и пришел.
– Ведаю, Лаленка, долг отдать можешь, - говорит Жарислав.
– И тебе лучше. Деньги отдашь - на душе полегчает. После они по ветру разлетятся. И ни мне, ни тебе. На твое же благо пришел. Ибо глаголет Господь наш Исус Христос: "Возлюби ближнего, яко самого себя".
Микулиха стояла без кровинки в лице. Из-за спины Жарислава его сыновья, Склир и Мечислав, выткнулись, знаки подают отцу: хватит речи вести, пора дело делать. А из-за плетня глядят соседи, любопытствуют, сочувствуют.
Микулиха не знает, что делать. Платить нечем. И долг признать нельзя. Микула не брал таких денег. И сказать нельзя. Еще больше разгневается резоимец. Потащит на княжий суд, приведет свидетелей.
Не выдержала женщина, заплакала. Жарислав ласково утешает, советует:
– Слезоньки - сор. Выкинь их - полегчает, на душе чище станет. А коровушку продай. И огород продай, и рало*. Верни долг, голубушка. О душе твоей забочусь. Освободи ее, облегчи. Долги у изголовья стоят, спать не дают.
_______________
* Р а л о - соха.
Сквозь слезы, как сквозь туман, видит Микулиха: Склир Жариславич подходит к корове, отвязывает. Бросилась к нему, голосит: "Не отдам!" Отмахнулся Склир так, что старая упала.
Но тут разнесся, прогремел мощный басовитый голос Славяты:
– Не к добру, боярин, разгулялся!
Кожемякский староста Славята и с ним еще несколько кожемяк вошли во двор. Славята поднял Микулиху, поставил на ноги рядом с собой, повернулся к Жариславу;
– Зачем пришел?
Услышав ответ боярина, разгневался:
– Вылгать гривны хочешь? Взял лычко, а отдай ремешок? Микула брал только двадцать ногат. Я - видок*.
_______________
* В и д о к - свидетель.
Затрясся, зашипел Жарислав, да делать нечего:
– Писец попутал грамоту. Я не разобрался. По-божески: "Не умыслю зла на ближнего". Двадцать ногат и резы - будет гривна и четырнадцать ногат.
Славята кивнул одному из кожемяк. Тот подался с подворья и спустя немного времени возвратился с деньгами: кожемяки сложились - Микулиху выручать из беды.
В пояс женщина поклонилась Славяте. А он улыбается:
– И вы же кожемяки. Твой сын был у меня в захребетниках. А не осадить Жарислава - сегодня к тебе, завтра - ко мне. Дай волю щуке - житья рыбице не будет.
Он простился и пошел со двора - жилистый, плечистый.
3
Неподалеку
– Мое. Беру!
_______________
* С м е р д - холоп; позже - крепостной.
Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту. Они заметили, что и он устремился к этой колымаге, и знали: староста не привык ни отступать, ни уступать.
Славята разозлился. Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз выводивший кожемяк из беды, отстаивавший их права в тяжбах с боярами и купцами, помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на затылок, готовясь гаркнуть: "Мое!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг Славята как-то обмяк... Пересилил себя, заулыбался и сказал Михаилу Молоту:
– Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.
Напряженность прошла. Кожемяки зашумели, стали торговаться, перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошел к своему дому впереди воза, показывая дорогу. Он несколько раз почесал за ухом. В том месте был шрам.
Шрам напоминал ему о юности, о ее порывах и ошибках. Славята рос смекалистым и остромыслым, да к тому же сильным и выносливым парнем. Это делало его прирожденным вожаком. Еще в ранней молодости за ним всюду следовала орава кожемякских сынов, боготворивших своего главаря. Постепенно Славята научился понимать людей, их желания, разгадывать их замыслы, подчинять себе. Но вместе с тем он привык решать за других, не спрашивая их согласия. Ему стало казаться, что он рожден повелевать, а другие - подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.
Однажды, в пору сватовства Славяты, кожемяки сообща выжгли и выкорчевали большой участок леса под огороды. Славяту подговорили родители невесты, чтобы он захватил себе наилучший кусок. Другие кожемяки не согласились с этим.
Славята заперся в своем доме. Он был взбешен. Ах, они так?! Хорошо же! Он не будет больше вмешиваться в их дела!
И когда вспыхнул кулачный бой между гончарами, шерстобитами и кожемяками, Славята не вышел из дому. Он злорадно прислушивался к крикам и шуму. Раньше он всегда был среди дерущихся, прокладывал тяжелыми кулаками дорогу, вел за собою кожемяк. Теперь же пусть обходятся без него!
Он ожидал, что кожемяки не выдержат натиска шерстобитов и гончаров и можно будет вдоволь посмеяться над своими товарищами. Но кожемяки справились и без него.
Услышав, что шум драки удаляется, пристыженный Славята выскочил из дому и бросился к своим. Кожемяки встретили его хмурыми взглядами.
– Раньше в углу дрожал? На готовое пришел?
– спросил Михаил Молот.
Славята не успел ответить. Кто-то сзади накинул ему на голову полушубок. Его сбили с ног. На плечи, на голову посыпались удары. Славята попробовал сопротивляться. Это еще больше разозлило кожемяк.