Изгнание Изяслава
Шрифт:
– Заступись, господине, за своих слуг, - запричитал он.
– Разор терпим от Всеслава. Его воины нападают на лодьи* и убивают людей. Заступись, господине. Прикрой своей милостью!
_______________
* Л о д ь я (лодия; ладья) - лодка; вообще небольшое гребное
судно.
На кротком продолговатом лице князя гневно сдвинулись густые брови.
– Купецкий сын правду сказывает, - поспешил вступиться Коснячко.
– Полоцкие воины дорогу к Новгороду пресекли, - продолжал плакаться купец.
Изяслав вскочил, выпрямился во весь немалый рост, так что полы плаща взлетели красными крыльями. Сверкнули темно-серые глаза. Полные губы то сжимались, то приоткрывались, будто он не решался высказать княжью волю. А решение было не из легких. Не однажды вставал скорый на брань Всеслав, правнук Рогнеды, на великом водном пути "из варяг в греки" и нападал на суда. Он считал свой род обиженным. Ведь его дед, а не Ярослав Мудрый был старшим сыном князя Владимира и по закону должен был наследовать престол в Киеве. Доносили Изяславу Ярославичу о происках Всеслава, предостерегали. Да и то сказать: особливо опасен Всеслав, "в кровавой сорочке рожденный", в смутное время. Так и ждет, чтобы ослаб киевский князь или отвлекся. Не уговорить его, не образумить по-доброму. Остается - на меч взять. Но Изяслав помнил завет отца, Ярослава, не начинать распри. Выход пока один: сдерживать гордость и гнев, не дать им расплескаться. А это очень тяжко, если сила есть, если полки ждут твоего слова, чтобы расправиться с безумцем, если жалобы на него идут со всех сторон.
Но киевский князь должен помнить и о других, более грозных врагах, должен подавить свою гордость. А не то - ослабнет его земля, станут топтать ее половецкие кони...
– Ступай!
– указал купцу на дверь.
Купец, кланяясь, покинул светлицу. Князь снова опустился в кресло, исподлобья глянул на воеводу, и тот поспешно заговорил:
– Доколе молчать будем? Терпение кончается.
– А что делать?
– тихо спросил князь.
– Идти на Всеслава, - твердо ответил Коснячко.
– Нет! Всеслав - мой племянник. Разве не ведаешь: война - что искра в угольях. Плесни водой - погаснет, брось ветвь - вспыхнет, и не потушишь.
– А где взять воды? Или отдашь свой стол в Киеве?
Изяслав ничего не отвечал. Да и что он мог сказать?
Его дед, Владимир Святой, Владимир Красное Солнышко, раздвинул пределы княжества, размахнулся широко... Союзничал и соперничал с Византией, перенимал ее веру, дал отпор ее царям. Он сбросил разных и многих идолов на Руси и провозгласил единого Господа. И как един Бог на небе, так и Владимир стал наимогутнейшим князем на Руси. Неумолимой рукой он посадил в уделы вместо строптивых князьков своих сыновей и бояр.
Отец Изяслава, Ярослав Мудрый, еще больше расширил и укрепил державу, дал ей единый закон - "Русскую правду".
Под защитой его меча расцветали города, шла бойкая торговля на великих голубых дорогах-реках.
Но пока города были слабы, они нуждались в защите, в помощи Киева, и покорно платили ему дань. Когда же выросли, захотели самостоятельности...
А у границ Руси затаилась огромная, как море, степь. И в ней появились новые враги - неисчислимые половцы. Степь непонятная, с иным укладом, иными законами, в вечном непостоянстве своих кочевий. Труднопобедимая из-за множества диких воинов, могучая неуловимой быстротой передвижения, выносливостью всадников и коней.
Эта степь изготовилась для прыжка. Единственное спасение от нее хранить единство.
Воевода уловил настроение князя. Поспешил сказать:
– А и то да будет тебе известно, княже. Убийцы подосланы Всеславом. Ему нужна твоя голова.
– Нет...
– почти простонал Ярославич.
– Дознано доподлинно. Тайно он посылает своих слуг в Киев. Головники, что убить тебя хотели на охоте, - его люди...
И привиделось Изяславу горе лютое. Нет его. Осиротел народ. Смерды бродят неприкаянными, церкви пусты. Святослав и Всеволод идут отомстить за брата. Война.
А здесь, в Ярославовом терему, в этом вот золоченом кресле сидит Всеслав Брячиславич, и властвует, и роскошествует, и ублажает телеса свои.
Это видение было самым горьким для князя. Он подошел к Коснячко, выкрикнул:
– Что умыслил, воеводо?
А воевода глаза отвел, молвил уклончиво:
– С Всеславом бороться - силу иметь надо, войско наготове держать. А где взять полки? На усмирение касогов придется немалую дружину посылать. Святослав своих воинов не дает, говорит - Глеб и сам управится. Глебу в Тмутаракани не удержаться. Гляди, еще данники наши лютыми врагами станут, опустошителями. А если с Византией в тайный союз вступят, и вовсе худо будет...
И снова вспомнил князь Ростислава - такой, только такой правитель нужен на границе.
Коснячко словно бы подслушал эти мысли. Проговорил:
– Ростислав убоялся не Святослава, а твоего гнева. Если бы ты, великий, послал свое благословение отважному, он бы вернулся в Тмутаракань.
Изяслав ударил десницей по подлокотнику:
– Куда толкаешь меня, воеводо?
Коснячко не испугался. Уже давно перестал он бояться княжеского гнева. С той поры, как разуверился в княжеской твердости. Больше всего сейчас не хотел он посылать в Тмутаракань дружины, которые могли пригодиться против Всеслава. Ведь если придет полоцкий князь, уж кому-кому, а Коснячко несдобровать.
– Я ведь и не говорил, чтобы ты, княже, понукал Ростислава. Лишь благословение твое ему надобно. И тогда Таврида не страшна, горцы данниками останутся...
– Святослав не простил бы мне этого, - сказал князь, с недоумением глядя на Коснячко: неужели не понимает?
– А Святослав и знать не будет ничего. Благословение пошлешь тайно. Ростислав же не проговорится. Знаешь его. Все на себя возьмет.
– Хочешь, чтобы я сам помогал возгореться распре?
– О чем молвишь? Какая распря?
– зашептал воевода.
– Попугать - не голову снимать. Ростислав возьмет Тмутаракань без боя. А Глебу позволит увезти все богатство. Да еще с касогов дань взимет и Глебу же отдаст. Тот и гневаться не станет - сам понимает, что не усидеть ему во граде. И родителя уговорит простить Ростислава. Увидишь, княже, все будет ладно. А главное - родной земле на пользу великую.
"А и в самом деле - что важнее, - думал князь, - польза всей земле или потакание родительской любви? Польза явная и немедленная или верность слову своему - гордыня, что честью прикидывается? Разве не бывало так, что честность властителя приводила его к поражению? Разве не важнее для князя из всякого дела пользу извлекать для себя и земли родной - пользу видимую и весомую? И Ростислав уже давно заслужил тмутараканский стол".
Вспомнил, как когда-то совсем юный Ростислав восторженно глядел на него, своего любимого дядю, и говорил: "Вырасту - таким, как ты, буду". И уже готовы были сорваться с княжьих губ те слова, которых ждал Коснячко, но вовремя подумал о брате Святославе. И вслух повторил слова родителя своего: