Изгнание/Сброс петель
Шрифт:
Ещё одна ночь в холодной постели, ещё одна ночь в неизвестности — ей так и не сообщили, за что её арестовали, ещё одна ночь, проведённая в раздумьях о той боли, которую она, сама того не ведая, причинила другим. На следующий день она продолжила своё восхождение — через чужую территорию, сквозь шепотки и слухи о двойной очистке. И снова Джульетта впала в странное оцепенение и лишь переставляла ноги — одну за другой, одну за другой…
И вот наконец её провели мимо её бывшего стола, а теперь стола Питера Биллингса, в знакомую камеру. Конвоир упал на скрипучий стул Марнса, отдуваясь и жалуясь на усталость.
Джульетта ощущала, что за эти долгие три дня, когда ею владело странное отупение, она словно бы обросла толстым панцирем.
Она сидела на узкой койке и слушала, как Питер Биллингс зачитывает обвинение в заговоре и представляет вещественные доказательства. В мягком пластиковом пакете, словно выхлебавшая всю свою воду мёртвая рыбка, лежала флэшка. Должно быть, её как-то умудрились вытащить из мусоросжигателя — края флэшки почернели и оплавились. Рулон с распечаткой представили неразвёрнутым, часть его уже отправили в переработку. Были перечислены результаты исследования её компьютера. Конечно, большинство найденных данных принадлежало Холстону, а не Джульетте. Впрочем, стоило ли им на это указывать? У них и без того хватало материала на десяток очисток.
Рядом с Питером, перечисляющим все её грехи, стоял в своём чёрном комбинезоне судья. Ну и комедия. Как будто они здесь для того, чтобы определить её судьбу. Джульетта отдавала себе отчёт, что всё уже решено — и не в суде.
Прозвучало и имя Скотти, но Джульетта не уловила, в какой связи. Может быть, взломали его почтовый ящик и увидели записку, которую он ей послал. А может быть, они хотели пришить ей его смерть — так, на всякий случай. Кости к костям — и тайна останется тайной.
Джульетта отгородилась от назойливых голосов своих судей. Вместо этого она наблюдала через плечо, как недалеко от камеры зародился маленький смерч и направился к холмам. Он прожил недолго: рассеялся, столкнувшись с пологим склоном, рассыпался, как те, кто ушёл на очистку, отданные на произвол отравленного ветра и брошенные, словно мусор, гнить на едком воздухе.
Бернард так и не показался. Наверно, посчитал это ниже своего достоинства. А может, слишком напуган. Вряд ли Джулс когда-нибудь узнает истинную причину. Она взглянула на свои кисти, на узкие тёмные полоски вьёвшейся под ногти смазки… Джульетта понимала, что уже мертва. Но ей почему-то было всё равно. Не она первая, не она последняя. Она лишь мимолётное мгновение настоящего, шестерёнка: крутится, трудится, стирает свои металлические зубы — до тех пор, пока механизм не ломается, пока стружки и щепки этой самой шестерёнки-Джульетты не полетят во все стороны и не наделают ещё б'oльших бед, а тогда возможен только один способ ремонта: вынуть её, выкинуть и заменить новой деталью.
Пэм принесла ей её любимую еду — горячую овсянку и жареную картошку. Джульетта так и оставила их исходить паром по ту сторону решётки. Из Машинного к ней целый день шли и шли записки, но ни один из старых друзей не навестил её, чему Джульетта была только рада. Их неслышных голосов, доносившихся к ней с клочков бумаги, было более чем достаточно.
Из глаз Джульетты сами по себе лились слёзы, но всё её остальное существо совершенно онемело, застыло — ни всхлипа, ни трепета… Она читала милые записки, а слёзы капали и капали… Нокс просто просил прощения. Джульетта понимала: гигант корил себя за то, что ничего не сделал, что не убил полицейского, как хотел, и пусть бы его за это тоже выбросили наружу; его записка ясно показывала, что он будет раскаиваться в своём бездействии всю оставшуюся жизнь. В других записках, более отвлечённого плана, содержались обещания встретиться «по ту сторону» или цитаты из книг. Шерли, знавшая Джульетту лучше других, сообщала ей о состоянии генератора и о том, что они получили новую центрифугу для очистки нефти. Шерли заверяла, что всё будет работать бесперебойно — благодаря Джульетте. От этих слов Джульетта даже чуть всхлипнула. Она сидела и поглаживала написанные углём записки, и пальцы её окрашивались чёрным, словно на них переходили мрачные мысли её друзей.
Наконец,
Джулс,
Не надо бояться. А теперь посмейся. Правда — это шутка, и они там, в Снабжении, молодцы.
Уок.
Джульетта незаметно для себя заснула. А когда проснулась, вокруг её койки валялось множество записок — они усеивали почти весь пол, словно хлопья осыпавшейся краски; должно быть, накидали за ночь. Внезапно Джульетте почудилось, что за решёткой кто-то есть. Она повернула голову и вгляделась в темноту. Там стоял человек. Когда она пошевелилась, посетитель отпрянул; обручальное кольцо на его пальце звякнуло, когда сталь соприкоснулась со сталью. Джульетта поспешно вскочила с койки и бросилась к решётке на затёкших со сна ногах. Схватившись за прутья дрожащими руками, она пристально вглядывалась в исчезающего во мраке гостя.
— Папа?.. — окликнула она, просунув руку сквозь решётку.
Но он не обернулся. Высокая фигура ускорила шаг, растворяясь в пустоте и превращаясь в мираж, в отдалённое, туманное воспоминание детства.
Рассвет следующего дня был достоин того, чтобы им полюбоваться. Солнечные лучи пробивались сквозь редкие разрывы между тёмных туч, и золотые дымные столбы скользили по склонам холмов. Джульетта лежала на койке и, подперев подбородок рукой, следила, как сумерки переходят в свет дня. Камеру наполнял запах позабытой остывшей овсянки. Узница думала обо всех тех мужчинах и женщинах в IT, которые не покладая рук трудились все три прошедшие ночи над её костюмом, кропая его из заведомо дефектных материалов, поставляемых из отдела Снабжения. Костюм будет в порядке ровно столько времени, сколько ей, Джульетте, понадобится для очистки, но не дольше.
Во всех испытаниях последних дней и ночей, когда ей приходилось карабкаться по лестнице со скованными руками и угнетённым духом, Джульетте некогда было думать о предстоящей очистке. Мысль о ней появилась только сегодня, в утро, когда ей предстояло выполнить эту страшную обязанность. Джульетта была полностью уверена, что не станет ничего чистить. Она знала — все, уходящие наружу, утверждали то же самое; однако все они на пороге своей смерти переживали некую таинственную, возможно даже духовно-мистическую трансформацию, которая и заставляла их производить очистку. Но у Джульетты на Верхнем ярусе не было никого, кому она захотела бы оставить в дар чистые линзы камер. Правда, она не была первым человеком из Машинного, угодившим на очистку, зато она определённо станет первым, кто её не выполнит.
Она так и заявила Питеру, когда тот вёл её из камеры к жёлтой двери. Внутри шлюза ждал техник из IT — сделать последнюю подгонку скафандра.
Джульетта слушала его наставления с холодной отрешённостью. Она видела все слабые места конструкции. Да если бы она там, в Машинном, не была по горло занята, работая по две смены подряд, выкачивая воду, закачивая нефть и поддерживая бесперебойную подачу энергии в Хранилище, — она сумела бы сделать костюм получше этого даже с завязанными глазами! Прокладки и уплотнители здесь ничем не отличались от тех, что использовались в насосах, кроме того, что были сконструированы так, чтобы рассыпаться. Сияющий верхний покров костюма образовывали наложенные и перекрывающие друг друга слои высокопрочной изоленты — впрочем, высокопрочной, как точно знала Джульетта, её назвать можно было только в насмешку. Она едва не указала технику на все эти несуразности, когда тот начал рассказывать, что этот костюм — самый-самый распоследний и рассовершенный. Техник застегнул молнию на спине, натянул на руки Джульетте перчатки, помог надеть сапоги и объяснил, что значат цифры на карманах.