Изгнание
Шрифт:
В конце концов Слащев наткнулся на бравого подполковника-марковца, находившегося в Ялте на законном основании, после перенесенного тифа и ранения, и чуть-чуть успокоился. Подполковник был худ, высок, аристократичен: бледные щеки, выбритые до синевы, твердый подбородок, выправка, запах дорогих духов. На вопросы отвечал коротко, четко, без подхалимства почтительно, держа фуражку на согнутой в локте руке. Слащев все более «оттаивал»: офицер ему нравился. Правда, симпатии и антипатии у него никогда не были стойкими, рождались и гасли всегда внезапно. Слащев говорил на разные темы, а узнав, что подполковник «павлон» — окончил в свое время то же, что и Слащев, Павловское пехотное училище, —
Толпа качнулась и замерла. Навстречу Слащеву сунулся верткий молодой человек в высоких шнурованных башмаках и френче. Выгнувшись и изготовившись с блокнотиком к карандашом в руках, он изобразил крайнюю степень заинтересованности.
— Несколько вопросов, господин генерал? — безбожно картавя, спросил он напористо. — Что могли бы вы сказать о текущем моменте?
Слащев посмотрел на него белыми глазами, остекленевшими от ярости, кинул хрипло:
— Вошь придумали жиды. Ясно?.. Все!
Молодой в крагах исчез, растворился в кустах. Слащев шагнул в толпу к витрине. Люди почтительно расступились. Ничуть не обескураженный неудачей коллеги, протиснулся бочком пожилой, солидный господин с массивной тростью. Пенсне его дрожало, воинственно поблескивая. Бородка а-ля Николай Второй вздымалась.
— Газета «Великая Россия», Севастьянов, — как-то невпопад дернув головой, представился он. — Нам хотелось бы...
— Вам?! — всем корпусом развернулся Слащев. — Или великой России?! Берите интервью у Врангеля, у Кривошеина! Вы их представляете? Они Россию губят! Они!.. — Голос его стал тонким, зазвенел: — А кто тут еще из племени щелкоперов? Выходи! Спрашивай!
— Из «Ялтинского вечера» я, — сказал старичок в драповом пальто с бархатным воротником и в мягкой шляпе. — Разрешите?
— У вас хоть и не газета — листок, но лицо ясное: за монархию. Спрашивайте, милейший. Так и быть, генерал Слащев-Крымский ответит. Что интересует вас?
— Военная обстановка, ваше высокоблагородие. Перспективы белого дела, с вашей точки зрения.
— Перспективы — говно. Полное, — отрезал Слащев. — Еще что?
— Хотелось бы несколько подробнее, ваше высокопревосходительство, — совершенно бесстрашно заявил старый репортер, игнорируя генеральскую ярость. — Мысли, факты, детали. Коротенько-ссс.
— Коротко? Ладно! В поражениях виноваты те, что со мной не соглашались. Перечислять не буду! Все известны! Если мне поручат разбить врага — разобью! Пока! Потом — будет поздно! Все! Да! Еще о тыле! — Слащев усмехнулся, показав два крупных передних верхних зуба: — Пишите, милостивый государь! Пишите! Считаю: все имущие слои населения Крыма должны сознательно отдать половину своего состояния, в чем бы оно ни заключалось, на экономическое возрождение России!..
Люди, привлеченные орущим и жестикулирующим, пестро одетым генералом, стекались к входу в сад. Толпа росла. Слышны были живые восклицания дам, вспыхивали аплодисменты. Все это опять-таки напомнило Белопольскому плохую оперетку и непривычно ощутимо начинало раздражать его сегодня.
— Одновременно с обращением ко всем честным работникам, — между тем витийствовал Слащев, —
— От расстрелов идет дым, то Слащев спасает Крым, — донеслось из-за плеча Белопольского.
Андрей резко обернулся, но никого из подозрительных поблизости не заметил. Его окружали самые разные лица, но снова не увидел он в толпе ни одного сочувствующего. И это опять больно поразило его. Скорее бы окончилась эта оперетка! Андрей посмотрел на происходящее как бы чужими глазами. Действительно: глупо, смешно, дурно... Фу...
— Требую от всех полной отдачи сил для победы! — кричал Слащев. — Больше сказать нечего. Крыма не сдадим! На случай сдачи Крыма я приговариваю себя к казни! Все! До свидания! — Он вышел из толпы и сказал зло, обращаясь к Белопольскому: — Тыловая сволочь! Перепороть бы каждого пятого — порядок был! — И зашагал, развинченно вихляясь на поджарых ногах. И потом обернулся, встал, кося белесым глазом, спросил: — А не махнуть ли все же в «Россию», капитан? Пообедаем вкусненько, а? Остальное вздор, чепуха!.. Суп крем рюти, лососину вареную под соусом риш, бараньи котлетки букетьер, спаржу, печенье, кофе. Сколько жить осталось?! Я приглашаю! Не возражайте! Вздор! Идем!
— Сомневаюсь, господин генерал, — гася раздражение, заставил себя улыбнуться Белопольский. — Там и половины этих блюд не найдется.
— Выложу на стол это, — Слащев похлопал себя по боку, где в ярко-желтой кобуре висел бельгийский браунинг, и рассмеялся: — Все будет! Из-под земли доставят, наметом.
И все же мечтам Слащева об изысканном обеде не дано было осуществиться. Не прошли они и сотни шагов по направлению к ресторану, как совсем неподалеку от конца набережной, за мостом через речушку Дерекойку, послышался выстрел, за ним другой, третий — точно сухую холстину рвали. Слащев мигом забыл про гастрономические планы и напружинился, как настоящий кавалерист, услышавший звуки трубы.
Мимо поскакал казачий патруль. Слащев властно остановил его, мигом ссадил двоих «и в сопровождении молоденького урядника и Белопольского поднял своего коня с места в такой галоп, что публику с набережной точно ветром сдуло. Слащев скакал, счастливый, упоенный, чуть откинувшись в седле боком, по-казачьи. Впереди было дело, по которому он тосковал все эти ялтинские дни! Он словно помолодел: вроде бы вернулись те незабываемые времена, когда он впереди своих конвойцев кидался на большевистские пулеметы, врубался в ряды конников, твердо уверенный, что и пуля его не возьмет, и шашка не коснется.
Белопольский с трудом держался чуть позади. Урядник отставал. Похоже, он и не очень-то торопился. А они? Куда мчались они очертя голову, с кем искали встречи? Кто и что ждало их там, на узких и глухих окраинных улочках Ялты? Злость вновь захлестывала Андрея.
Миновав мостик, они проскакали по разбитому, пыльному проселку, едва присыпанному галькой. Улица, чуть поворачивая направо, поднималась на холм. Слева и справа тянулись сады, однообразные одноэтажные дачи и унылые, жалкие хатенки, окруженные совсем деревенскими плетеными заборами. Темнело. Со стороны гор вместе с облаками наползали на город сумерки. Выстрелы прекратились, тихо стало окрест. Но Слащев не снижал темпа скачки. Он, точно охотник, нюхом чуял добычу. Через три сотни метров капитан Белопольский увидел серую толпу, сгрудившуюся возле двухэтажной дачи под красной крышей, стоявшей среди большого и ухоженного сада. А еще мимолетно обратил внимание Андрей на цветные стекла веранды и, чуть поодаль от ворот, покосившийся пароконный, черный, точно лакированный, фаэтон с поломанной осью, из которого были выпряжены лошади.