Изгнанница на проклятом отборе, или Второй шанс для истинных
Шрифт:
Но тьма приносила не только вред. Ещё и пользу, если уметь с ней договариваться. Серам умел. И для того, чтобы преодолеть десятки тысяч вёрст – ему даже не пришлось бы двигаться с места… Астральное тело преодолевало и не такие расстояния…
Он застыл у безжизненного, казалось, тела девчонки, свернувшейся клубком на полу в центре замысловатого узора. Астральное тело не ощущало запахов и не различало цвета: всё виделось в серых оттенках, но Серам, стоящий по-прежнему в своих палатах, был уверен – пахло кровью и цвет узор имел алый. Алая печать Морены – без сомнений, это была
Опустился на корточки, протянул руку и прижал пальцы к шее девчонки. Ощутил слабое биение пульса и облегчённо выдохнул.
– Ты сама себя погубила, – произнёс в своей спальне, а его астральное тело молчало, безмолвно взирая на ту, что убила всякую надежду на прощение. На исцеление. На продолжение рода. Как его, так и своего…
Молочно-белая кожа будто бы сверкала в лунном свете, что заливал комнату сквозь открытое окно. По полу разметались тёмные, искрящиеся здоровьем волосы. Хрупкое тело, но, как выяснилось… гордый непреклонный нрав.
Серам был в ярости. Жаждал мести. Он мог убить даже на таком расстоянии, но… никогда бы так не поступил. Противник должен быть равным ему и схватка… только лицом к лицу.
– Мне даже ничего не придётся делать, глупая человечка… – разочарованно пророкотал он. – Без поддержки, без семьи, когда все вокруг от тебя отвернутся… Посмотрим, как долго ты протянешь и как скоро… приползёшь ко мне… – протянул хищно, касаясь отросшим когтем лица девчонки. Своей бывшей истиной…
Глава первая
Пять лет спустя
Поставив хлеб в печь, я взяла вёдра и отправилась к колодцу за водой.
Солнце только встало, а уже пекло. Снова весь день будет стоять изнуряющая жара. Но в этом были и свои плюсы: бельё сохло быстро, можно в избе прибраться. Вчера я вытрясла одеяла, вынесла просушиться перины и выбила их, а сегодня можно распахнуть окна и вымести пыль как следует, а потом снова идти в горы. За травами…
Старый колодец почти развалился, но вода в нём стояла по-прежнему чистая. Студёная. Притащила два ведра, оставила их в сенях и пошла вынимать хлеб. Формы тяжёлые, чугунные, но я привыкла. За столько времени ко всему привыкла.
И к ожогам, и к мозолям на руках. К усталости и к тому, что вечерами жутко крутило ноги. Привыкла вставать до рассвета…
Поставила на стол горшок с дымящейся кашей, бросила в неё кусочек маслица, достала крынку молока, разломила горячий хлеб.
… из комнаты вышла Марта. Улыбнулась мне, подошла к умывальнику.
– Я собрала корзину, – произнесла, вытирая руки полотенцем. – Настойка жимолости уже готова, разлила по склянкам, можно продавать. Облепиховое масло. Сбор трав разложила по мешочкам, всё подписала. Что и от чего, как заваривать и принимать. И очень прошу… Не отдавайте за копейки. Нам бы до осени крышу починить, прохудилась.
Марта вытерла испещрённое мелкими морщинами лицо, повесила полотенце на крючок рядом с умывальником, взяла толстый гребень с частными мелкими зубьями.
– Ты бы отдохнула,
Я подошла к ней, обняла за плечи и повела к зеркалу.
– Так я отдыхаю. В горы иду и отдыхаю. Там воздух чистый. Красота, птицы поют, мыслей никаких в голове.
– И дикого зверья полно, – нахмурилась женщина, нехотя садясь на табурет. Не любила она, когда я ей волосы в порядок привожу, а мне нравилось. Сильные, здоровые, густые… С такими возиться одно удовольствие.
– Вот сколько хожу – ни одной кошки не встретила. Только зайцы бегают. А до того тощие… даже похлёбку с них не сваришь, – улыбнулась я, беря гребень. – Лисы иногда встречаются, а змеи… змеи – это хорошо, их кожа и яд сильно ценятся. Жаль редко поймать удаётся…
Марта вздохнула.
– Я тебе к зиме подарок готовлю. Скопила вот… Хочу инструментик прикупить, но не знаю, какой лучше. Ты мне подскажи немного. Сейчас столько видов фортепиано развелось, мастеров немерено, как собак диких.
Я замерла, отложила гребень, гулко сглотнув вязкую слюну, которой наполнился рот. Внутри завозилась тревога, к горлу подкатила тошнота…
– Да зачем мне инструмент? – отозвалась, как можно небрежнее. – Я уже и музицировать разучилась, нот не помню…
Я лгала. Помнила. И ноты, и этюды, и сложные сонаты. Играла во снах и грезила наяву. Часто напевала любимые мелодии себе под нос, когда оставалась одна. В горах, в лесу, на речке за стиркой белья или, когда сети снимать ходила…
– Аяна… дочка… – обернулась Марта. – Ну, не лукавь. Не лукавь. Меня обмануть несложно, но себя-то зачем обманывать? Благородную кровь не скроешь, она всегда даёт о себе знать…
Я закусила до боли губу, развернула голову женщины обратно к зеркалу, взяла с трюмо шёлковые ленты.
– У нас и места-то нет, – произнесла бесстрастно. – И для кого играть, сами подумайте? Для мышей?
– А хоть бы и для мышей, – не сдавалась великовозрастная упрямица. – А может, и для себя. Я же вижу.
– Что вы видите, уважаемая? – насмешливо отозвалась я, ловко плетя толстую косу. – Вас зрение давно уж подводит, вы порой перед собственным носом ничего не видите.
– Вот дерзкая девчонка! – шуточно рассердилась она, шлепнула меня по руке, качнув головой. – Мне не нужны глаза, чтобы видеть, как ты страдаешь. Как зачитываешься до глубокой ночи, как что-то всё пишешь, чтобы только буквы не забыть. Ты не создана для такой убогой жизни… Но я-то свою судьбу сама выбрала, а ты…
– И я сама, – вымолвила жёстко. Сердце подскочило в груди, забилось загнанной птицей. – Вы же не хотите меня прогнать?
– Бог с тобой, болезная! – воскликнула женщина, подскочив на месте. – Где я такую помощницу сыщу? Ты же мне, как дочь родная стала, а дочерей не выгоняют.
– Выгоняют, Марта, – невесело усмехнулась я. – Ещё как выгоняют. Я-то знаю…
Закончив с причёской, я усадила женщину за стол, разложила по плошкам кашу… Налила молока. И осторожно увела тему в другое русло. К грядкам, которые почти высохли несмотря на то, сколько я их поливаю, к вредителям, что пожрали салат и ягоды…